Мышлаевский. Пришиб бы. Клянусь богом. Что он тебе, по крайней мере, говорил на прощанье?
Шервинский. Гетман обнял меня и поцеловал, поблагодарил за хорошую службу.
Мышлаевский. Так-с. Впрочем, я так и полагал. Не подарил ли чего-нибудь еще на прощанье? Например, золотой портсигар с монограммами?
Шервинский. Да, подарил портсигар.
Мышлаевский. Ты меня извини, баритон. Человек ты, в сущности, не плохой, но есть у тебя какая-то странность.
Шервинский. Не объяснишь ли, что ты хочешь сказать?
Мышлаевский. Нет, нет. Ты не сердись, ради бога. Не хочется мне тебя затруднять... Ну, а если б я сказал, покажи портсигар.
Шервинский молча показывает портсигар.
Студзинский. Черт возьми!
Мышлаевский. Убил. Действительно монограмма.
Шервинский. Господин Мышлаевский, что нужно сказать?
Мышлаевский. Сию минуту. Господа, при вас прошу у него извинения.
Николка. Что ж он тебе при этом, Леня, говорил?
Шервинский. Обнял и сказал: «Леонид Юрьевич, примите от меня последнюю память о нашей совместной службе». И прослезился.
Лариосик. Прослезился, скажите, пожалуйста.
Мышлаевский. Верю. Всему теперь верю.
Николка. Целый фунт весит, вероятно.
Шервинский. Восемьдесят четыре с половиной золотника.
Мышлаевский. Да, чудеса в решете. Ну что ж, господа, стало быть, дежурство у Алеши учиним?
Студзинский. Конечно.