В 7½ часов вечера на съезде появился Зиновьев. Он быстро прошел круглый зал, с наигранной скромностью справляясь, где раздеться, прошел в комнату президиума, там разделся и поднялся на трибуну. Его встретили аплодисментами, прервавшими предыдущего оратора, который что-то мямлил. Опять засветили юпитера и его снимали. Возможно, что в фокус попал и я.
Он говорил долго, часть его речи я слышал. Говорил он о международном положении, причем ругал Макдональда[616], а английских банкиров называл торгашами. Речь его интересна. Говорит он с шуточками, рассчитанными на вкус этой аудитории.
Одет в пиджачок, похож на скрипача из оркестра. Голос тонкий, шепелявит, мало заметен акцент.
Из его речи можно понять одно: по-видимому, теперешняя конференция в Лондоне сорвется[617]. Англичане требуют реституции собственности, отнятой у иностранцев, независимых судов, отказа от пропаганды.
Появились медные пятаки. Появились полтинники. Тщетно пытался их «копить». Расходятся, и ничего с ними не сделаешь! Вообще прилив серебра, в особенности это заметно в магазинах Моссельпрома — там дают в сдачу много серебра.
Вечером, по обыкновению, был у Любови Евгеньевны и «Деиньки»[618]. Сегодня говорили по-русски — и о всякой чепухе. Ушел я под дождем грустный и как бы бездомный.
Приехали из Самары И[льф] и Ю[рий] О[леша]. В Самаре два трамвая. На одном надпись «Площадь Революции — тюрьма», на другом — «Площадь Советская — тюрьма». Что-то в этом роде. Словом, все дороги ведут в Рим!
В Одессе барышню спросили:
— Подвергались ли вы вычистке?
Она ответила:
— Я девица.
С Ол[ешей] все-таки интересно болтать. Он едок, остроумен.
Ну и выдался денек! Утро провел дома, писал фельетон для «Красного перца». А затем началось то, что приходится проделывать изо дня в день, не видя впереди никакого просвета — бегать по редакциям в поисках денег. Был у наглейшего Фурмана, представителя газеты «Заря Востока»[619]. Оттуда мне вернули два фельетона.
Больших трудов стоило у Фурмана забрать назад рукопись — не хотел отдавать, т. к. за мною 20 рублей. Пришлось написать ему расписку, что верну эти деньги не позже 30-го числа. Дальше: один из этих фельетонов и тот, что утром написал, сдал в «Красный перец». Уверен, что забракуют. Дальше: вечером Свэн забраковал фельетон в «Занозе». Был я у него на квартире и кой-как удалось у него получить записку на 20 рублей, на завтра. Кошмарное существование.
В довершение всего днем позвонил Лежневу по телефону, узнал, что с Каганским пока можно и не вести переговоров относительно выпуска «Белой гвардии» отдельной книгой, т. к. у того денег пока нет. Это новый сюрприз. Вот тогда не взял 30 червонцев, теперь могу каяться. Уверен, что «Гвардия» останется у меня на руках.
Словом — черт знает, что такое.
Поздно, около 12, был у Л[юбови] Е[вгеньевны].