Как говорят, дело обстояло следующим образом:
Когда положение Булгакова стало нестерпимым (почему стало нестерпимым, об этом будет сказано ниже), Булгаков в порыве отчаяния написал три письма одинакового содержания, адресованные на имя И. В. Сталина, Ф. Кона (Главискусство) и в ОГПУ.
В этих письмах со свойственной ему едкостью и ядовитостью Булгаков писал, что он уже работает в сов. прессе ряд лет, что он имеет несколько пьес и около 400 газетных рецензий, из которых 398 ругательных, граничащих с травлей и с призывом чуть ли не физического его уничтожения. Эта травля сделала из него какого-то зачумленного, от которого стали бегать не только театры, но и редакторы и даже представители тех учреждений, где он хотел устроиться на службу. Создалось совершенно нетерпимое положение не только в моральном, но часто и в материальном отношении, граничащем с нищетой. Булгаков просил или отпустить его с семьей за границу, или дать ему возможность работать.
Феликс Кон, получив это письмо, написал резолюцию: «Ввиду недопустимого тона оставить письмо без рассмотрения».
Проходит несколько дней, в квартире Булгакова раздается телефонный звонок.
— Вы тов. Булгаков?
— Да.
— С вами будет разговаривать тов. Сталин (!).
Булгаков был в полной уверенности, что это мистификация, но стал ждать.
Через 2–3 минуты он услышал в телефоне голос:
— Я извиняюсь, тов. Булгаков, что не мог быстро ответить на ваше письмо, но я очень занят. Ваше письмо меня очень заинтересовало. Мне хотелось бы с вами переговорить лично. Я не знаю, когда можно сделать, т. к., повторяю, я крайне загружен, но я вас извещу, когда смогу вас принять. Но во всяком случае мы постараемся для вас что-нибудь сделать.
Булгаков по окончании разговора сейчас же позвонил в Кремль, сказав, что ему сейчас только что звонил кто-то из Кремля, который назвал себя Сталиным.
Булгакову сказали, что это был действительно Сталин. Булгаков был страшно потрясен. Через некоторое время, чуть ли не в этот же день Булгаков получил приглашение от т. Кона пожаловать в Главискусство. Ф. Кон встретил Булгакова с чрезвычайной предусмотрительностью, предложив стул и т. п.
— Что такое? Что вы задумали, М. А., как же все это так может быть, что вы хотите?
— Я бы хотел, чтобы вы меня отпустили за границу.
— Что вы, что вы, М. А., об этом и речи быть не может, мы вас ценим и т. п.
— Ну, тогда дайте мне хоть возможность работать, служить, вообще что-нибудь делать.
— Ну, а что вы хотите, что вы можете делать?
— Да все что угодно. Могу быть конторщиком, писцом, могу быть режиссером, могу...
— А в каком театре вы хотели быть режиссером?