Обнажая запреты

22
18
20
22
24
26
28
30

Она опять никак особо не реагирует. Пройденный этап, значит.

А чего так, Малая? Хорошо знакомы?

Вот и причина, почему так категорично. Для кого-то неделя не прожита даром.

В голове становится небывало пусто. Мне даже сложно осознать, что чувствую. В смысле ощущения есть, но какие-то неопознанные… будто в прорубь провалился, а там вместо льда крутой кипяток.

Глава 25

Взрослый разговор

Анна

— Ты очаровательна, — Артём ловит мой смущённый взгляд и несильно сжимает пальцами плечо. Мягко, ненавязчиво. Не так, как Север. Просто приятно, бережно, нежно даже. — Дети — это твоё, Анюта. Никогда не видел, чтобы у Майи так глаза сверкали. Она от тебя без ума. И я тоже…

— Артём, перестань, — опускаю голову, чтобы не выглядеть в его глазах клинической идиоткой.

Ну кто будет после пары свиданий шарахаться невинных касаний?

Старшинов мне нравится. Очень. Но мы ещё ни разу не целовались. Кому скажешь — не поверят. Лана та и вовсе то к знахарке пошлёт, то в дурку. А он, взрослый мужчина, серьёзный, перспективный, стоически терпит этот детский сад. Вчера, правда, попытался… и позавчера… и позапозавчера. Почти всю неделю не оставлял попыток сблизиться. Но я упрямо прошу не торопиться. Хотя самой бывает интересно — как оно вообще, с другим? Жаль интерес пасует ровно там, где мы остаёмся наедине.

Зато сегодня терялась перед Севером и больше всего на свете хотела его губы. И ненавидела за это. Дурочка наивная. Я ж ночами не спала почти, всё подбирала выражения, которыми пошлю его при встрече. Настолько далеко, насколько позволит моя сообразительность и богатый, в принципе, словарный запас. А он… Ему даже делать ничего не пришлось, всего лишь в глаза мне посмотрел. Так посмотрел, что сердце онемело и язык отнялся. Еле выговорила пару слов, даже не помню что.

Дан наверняка не тяготится одиночеством, а я будто на игле. Загибаюсь от постоянной нехватки эндорфинов, потому что свои давно перестали вырабатываться. Главный их источник — Север. Вот только его близость не убивает тоску, она берёт её взаймы и возвращает сторицей, погружая в бесконечную изматывающую ломку. Иначе быть не может, наверное, если никого другого к себе на пушечный выстрел не подпускать.

— Анюта, я хочу от тебя детей.

Я чувствую, как задыхаюсь от искренности, с которой говорит Артём. Пока я…

Да Господи! Они меня с ума сведут. Оба. Каждый по-своему.

— Мы знакомы всего неделю, — с трудом произношу, едва справляясь с собой. Понимаю, конечно, импульсивность его предложения. Солнце, домашний уют, детский смех на всю лужайку. Это располагает к закономерным фантазиям, но неловкость меньше не становится.

— Мне не шестнадцать лет. Я точно знаю, к чему стремлюсь, — в короткой улыбке непоколебимая уверенность, которая помимо воли передаётся мне. — У каждого на осмысление свои сроки. Кто-то годами мотает нервы себе и другим, а кто-то эти годы лучше посвятит любимой женщине.

— Ты так просто обо всём этом говоришь…

— Зачем усложнять?

Те же слова, что повторял мне Север. А смысл разный. Кардинально. И, чёрт возьми, мне нравится, что он говорит и, как говорит. Это правильно. Мужчина должен быть опорой, а не сбивать с ног ураганом.