Несколько лет назад одна моя знакомая спросила меня, как я в толпе безошибочно узнаю́ армян?
— Катя, запомни, — ответил я ей, — у армян всегда удивлённый взгляд.
И сейчас эти двое вошли и стали усиленно что-то разглядывать или кого-то искать среди нас своими черными глазами.
И при этом переговариваться на моём родном языке!
Правда, на совершенно другом диалекте. У нас их много.
Но это уже не имело значения.
Какое-то тепло разлилось внутри моего тела.
Это было очень кстати. Потому что я сильно замёрз, пока мы строем шли до столовой и пели по бумажке какую-то патриотическую песню.
Да и в столовой, помню, был совсем не Ташкент.
Услышав разговор земляков, я тут же вспомнил шум речки рядом с родительским домом в родном городе Капане.
Звук коньяка, который разливает по рюмкам мой любимый дядя в Ереване.
Запах бабушкиного борща, маминой долмы, папиного шашлыка!
На землю меня вернул окрик: Давиты ду эс?
В переводе: это ты Давид?
Парни стояли метрах в десяти от нашего стола и смотрели на меня.
Рядом с ними стоял наш сержант и показывал на меня рукой.
Почему земляки не узнали меня сразу, оставалось только гадать.
Наверно полуторагодовалое проживание в Ленинграде частично стёрло характерные национальные черты на моём лице.
Сидевшие рядом «ду́хи» тут же отстранились от меня, и все дружно сказали:
«Да! Давид — это он! Бейте его, а не нас!»