Баранкин, будь человеком!
— Где? Не вижу! На нижней ветке, что ли?
— Да нет! Выше!
— Выше?
— Ниже!
— Ещё ниже! Правее! Теперь левее! Вон сухой лист, а рядом две бабочки!..
— Ой, девочки! Действительно!..
— Тише вы там!
Шорох раздвигаемых веток усилился, и раскрасневшееся лицо Фокиной, исцарапанное и покрытое паутиной, показалось в самых дремучих зарослях сирени; глаза, как у безумной, забегали по листьям.
— Ну, что там, что там, что там?.. — зашипели со всех сторон девчонки.
— Никого… — сказала Зинка Фокина растерянным голосом, — Никого!..
Конечно, если бы Зинка Фокина повнимательней пригляделась к тому месту, на котором она сама, своими глазами, несколько минут назад видела двух бабочек, то она при желании могла бы заметить двух маленьких чёрненьких муравьёв, вцепившихся всеми шестью лапами в шероховатую кору сирени, но Зинке Фокиной было не до муравьёв. Она ещё раз пошарила печальными глазами по веткам и, глубоко вздохнув, произнесла:
— Как сквозь землю провалились… Никого!
— Как это — никого?.. А мы кто такие? — прошептал один муравей другому.
Голубоглазый муравей рассмеялся, пошевелил усиками и стукнул лапой по плечу муравья с тёмными глазами.
Черноглазый муравей посмотрел на расстроенное лицо Зинки Фокиной, тоже пошевелил усиками, но ничего не сказал.
— Не может быть! — прошептала Зинка Фокина. — Я же своими глазами видела… Не могли же они сквозь землю провалиться!.. — Она ещё раз обшарила весь куст мокрыми от слёз глазищами и сказала: — Чёрт побери! Вот чёрт побери!
— Ругается! — обрадовался голубоглазый муравей (это был, конечно, Костя Малинин). — Ругается! — сказал он, потирая лапы. — Зин-зин-зинка Фокина чертыхнулась два раза! Вот здорово!
Костя подкрутил свои усики, хлопнул муравья с чёрными глазами по спине (это был, конечно, я, Баранкин!) и весь так и затрясся от беззвучного смеха.
Зинка Фокина сделала шаг назад. Ветки со свистом сомкнулись, и мы с Костей остались одни на раскачивающемся сучке сирени.
— Урра! — сказал Костя Малинин. — Опасность воздушного нападения миновала! Отбой!