Среди тех, кто готов был поддержать любую смену курса, был Эл Туччароне, темноволосый двадцативосьмилетний парень с крупным носом и обаятельной улыбкой. На своей родине, в Бронксе, он был разнорабочим и водителем грузовика, а в военное время попал в экипаж большого бомбардировщика, став помощником инженера. За неделю до того, как машина покинула остров Прескью в штате Мэн, Туччароне послал своей невесте Анджелине открытку. В ней было написано: «Все складывается хорошо, не волнуйся. У меня все в порядке. Скоро увидимся». Но теперь каждое слово в этом сообщении можно было поставить под сомнение: все складывалось вовсе не благополучно, и Эла очень беспокоило, что у них вовсе не все в порядке. Вполне могло случиться, что он нескоро увидится с Анджелиной. Туччароне осознал, что дела плохи, когда посмотрел в иллюминатор и понял, что не видит вокруг ничего на расстоянии полутора метров от самолета.
Осторожный Монтеверде решил попробовать сначала слегка развернуть тяжелый бомбардировщик. Легкий крен должен был дать понять, возможен ли маневр.
И тут край левого крыло громко ударил по льду. Пятнадцатитонный бомбардировщик мощно тряхнуло. Внутри машины раздался ужасающий треск. Те, кто не был пристегнут к креслам, разлетелись в разные стороны. Согнувшееся от соприкосновения с землей крыло спружинило, и самолет снова выровнялся. Однако «PN9E» больше не был летающей крепостью. Он превратился в гигантские стремительно несущиеся и раскачивающиеся из стороны в сторону сани, прорезающие на поверхности ледника глубокий след. В конце тормозного пути – более чем через двести метров – машину крутануло, как флюгер, и она замерла, обратившись носом к северу.
Из-за столь резкой остановки инженер Пол Спина вылетел через иллюминатор, находившийся в потолке радиоотсека. Летчик упал на снег лицом вниз. На нем не было ни куртки, ни ботинок, а от сильного удара с него сорвало перчатки и слетел шлем. Так он и лежал, обливаясь кровью, на ледяном ветру. Правое запястье было сломано в двух местах. Руки и ноги покрывали многочисленные царапины. От мороза сводило пальцы на руках и ногах.
Пол не видел ни самолета, ни товарищей. Его слепила пурга, подгоняемая сильным ветром. Он закрыл лицо холодными ладонями – то ли от отчаяния, то ли чтобы хоть немного согреть руки своим дыханием. Кто-то из членов экипажа услышал его сдавленные крики:
– Кто-нибудь, втащите меня обратно! Я замерзаю!
Он попытался встать, но в глазах потемнело, и он потерял сознание. Невысокий (около ста шестидесяти сантиметров), темноволосый худощавый рядовой, весивший около семидесяти килограммов, он в скором времени бы умер от обморожения, если бы никто не пришел к нему на помощь.
Альфред (Клинт) Бест, один из добровольцев, пополнивших в тот день экипаж бомбардировщика, также нуждался в помощи. Когда самолет остановился, Бест вылетел из кресла бомбардира, выбил плексиглас кабины пилота и тоже оказался среди снегов Гренландии. Альфреду было всего двадцать пять. Это был молодой человек плотного телосложения, спокойный и замкнутый, бухгалтер по гражданской специальности. На темени у него был глубокая рана, а кроме того, сильно болело ушибленное колено. Еще один доброволец, Ллойд (Вуди) Перьер, друг Беста, выбрался через разбитую кабину пилота и втащил Беста обратно. Сам Перьер также немного пострадал: на теле его было бесчисленное количество ссадин и синяков.
Кларенс Уидел, который был взят на борт в качестве пассажира в Гуз-бее, поднялся с пола. На лице у него были царапины, под глазом – синяк. Глаз покраснел и болел. Кларенс, шатаясь, прошел из одной части «В-17» в другую. Помощник бортинженера Эл Туччароне и радист Лорен (Лолли) Ховарт были пристегнуты к креслам в радиоотсеке, поэтому они не сильно пострадали. У Туччароне, правда, от удара в грудную клетку сломалась пара ребер, но серьезных повреждений не было. У Ховарта на голове виднелась рана. Трое офицеров – Монтеверде, Спенсер и О’Хара, – были потрясены всем случившемся, но никто из них не был ранен.
Невероятно, но все члены экипажа после этой переделки остались живы. Чего не скажешь о самолете.
Во время аварийной посадки металлическая обшивка фюзеляжа бомбардировщика погнулась и искорежилась. «В-17», грозный символ мощи американских ВВС, развалился надвое, как авиамодель из пробкового дерева в руках капризного ребенка. Трещина прошла за крыльями, так что передняя часть (нос, кабина пилота, отсеки штурмана и радиста) оказалась отделенной от средней и хвостовой части самолета. Во время сборки на заводе заранее изготовленные комплектующие фюзеляжа были скреплены металлической лентой, соединившей их наподобие застежки-молнии. Сейчас от удара о лед «молния» сломалась. Уже после того, как самолет развалился, передняя и задняя части продолжали некоторое время ехать по снегу след в след, будто они сохраняли память о том, что только что были единым целым. После остановки оказалось, что носовая секция находится примерно в трех с половиной метрах от хвостовой части самолета: бомбардировщик был разрезан посередине, как батон колбасы.
Металлические воздушные винты обоих левых двигателей с 3,5-метровыми лопастями развалились на куски. Края лопастей правых винтов скрутились, как тонкие ленты. Обшивка фюзеляжа возле отсека радиста была вспорота. Левый внешний двигатель едва не отвалился от консоли крыла. Высокооктановое топливо сочилось из-под левого крыла и из запасных баков, заливая радио– и бомбовый отсеки.
В общем, самолет был в плачевном состоянии.
Все еще сидевший в кабине пилота Монтеверде попытался собраться с мыслями. Все произошло так быстро, что его сознание отказывалось принять катастрофу как свершившийся факт. Он накренил крыло всего на несколько секунд и лишь на несколько градусов: было выполнено всего процентов десять от полного разворота, когда случилось непоправимое. В первое мгновение, иррационально, он склонен был думать, что причина аварии – возгорание одного из двигателей. И все же Арманд не утратил способности мыслить трезво. Ему пришлось осознать горькую правду: в результате его действий край крыла врезался в ледник, это и разрушило «В-17».
До его слуха донеслось зловещее шипение. Звук шел извне, а не из кабины. Командир экипажа был уверен, что самолет уже охвачен огнем. Он отстегнул ремень и выбрался через разбитое окно. Оказавшись вне машины и осмотрев ее со стороны, Монтеверде понял, что это за звук: сухие снежинки мелко царапали металлическую обшивку. Тут он огляделся и увидел бездыханного и окровавленного Спину неподалеку от заглохшего левого двигателя. Штурман Билл О’Хара вслед за первым пилотом выбрался из кабины через окно. Он спрыгнул в глубокий снег, который тут же забился в его кожаные ботинки, и вместе с Монтеверде добрался до лежащего Пола. Вдвоем офицеры перенесли бортинженера в оторванную хвостовую часть, чтобы там обработать его раны. Вскоре здесь собрались все девять человек, находившихся на борту «PN9E». Они были подавлены и дрожали от холода. А вокруг бушевала пурга.
Утешало одно: вероятно, принятое Монтеверде решение осторожно разворачиваться все-таки спасло всем жизнь. Если бы «В-17» не сменил курс, то, скорее всего, врезался бы носом на полном ходу в ледяную корку скал, что привело бы к взрыву. А если бы летчики покинули самолет, воспользовавшись парашютами, то либо погибли бы при приземлении, либо замерзли среди холодной пустыни. Если бы Монтеверде начал разворот резче, энергично опустив вниз крыло, борт «PN9E» мог при столкновении с землей несколько раз перевернуться по продольной оси. Самолет бы разбился на мелкие куски, с предсказуемым исходом для людей внутри.
Позже военные следователи заявят, что катастрофа была вызвана «неверной оценкой высоты из-за густой облачности и снежного бурана». Таким образом, они формально подтвердили, что самолет «летел в молоке». Согласно прописанным для таким случаев правилам, шестьдесят процентов вины возлагались на командира экипажа, а остальные сорок относились к погодным условиям. «Комиссия пришла к выводу, что пилот несет ответственность за аварию, – говорилось в официальных документах. – Он нарушил предполетную инструкцию, выполняя полет над ледником в условиях густой облачности». И далее: «В ходе рискованной спасательной операции первый пилот проявил чрезмерное рвение, не обладая при этом достаточной подготовкой для безопасного выполнения возложенной на него задачи». Комиссия рекомендовала в будущем не допускать таких пилотов, как Монтеверде, то есть с небольшим налетом часов[38], «к выполнению заданий на маршрутах повышенной сложности».
Арманд никогда публично не оспаривал выводы следователей. Однако ясно, что его признали ответственным за обстоятельства, которые были не в его власти. Он оказался виновен в том, что неопытен, что, выполняя приказ, вылетел в плохую погоду на поиски пропавшего самолета, а также в том, что не смог оперативно переквалифицироваться из транзитного летчика, впервые переправляющего самолет через океан, в сурового и искушенного полярного спасателя, набившего руку на полетах в непроглядной белой пелене.
Но в тот момент никто из команды «В-17» не задумывался о том, на кого ляжет вина за случившееся. Первым пунктом на повестке дня было выживание. Монтеверде и его экипаж были посланы на поиски потерпевшего крушение «С-53», а вместо этого сами оказались в положении потерпевших. Второй раз за последние четыре дня американский военный самолет приземлялся в неизвестной местности на промерзшем насквозь, по большей части некартографированном восточном побережье Гренландии.
Еще несколько часов назад командование базы Блюи Вест-1 беспокоилось о том, что пять летчиков могут погибнуть от холода и голода где-то среди льдов коварного острова. Теперь потерпевших бедствие было уже четырнадцать.