Изабелловая масть

— Её нет, — тихо усмехнулся, снова опуская взгляд на наши руки, — я потерял дар речи, когда впервые увидел тебя, Вера. Идиот… думал, что это не повлияет никак…

— Кто она? — вряд ли сестра… я видела это в его глазах. Холодных и безэмоциональных… но сейчас в них что-то промелькнуло. Будто крошечная вспышка, в которой можно было рассмотреть едва уловимое чувство. — Твоя жена?

— Я ведь только поэтому помогаю тебе, Вера. Только поэтому. Хотя не должен.

Сбитая с толку, я не шевелилась. Не вздрогнула даже тогда, когда он, освободившись от моих прикосновений, поднял руки вверх и пальцами зарылся в мои волосы. Боясь пошевелиться, я тяжело дышала и дрожала, когда Архип склонившись надо мной, втянул воздух рядом с моей шеей.

Я не она. Я не она…

Повторяя это про себя, я ждала, когда мужские руки отпустят меня. Я ждала этого и одновременно боялась. Это было похоже на магию, что рассеется с наступлением рассвета.

Ночь… она милосердна и безжалостна. Она может укрыть и причинить боль. Правильно говорят: ночью мы становимся другими.

Виктор

Я чувствовал как бешено забилось мо сердце, когда Драгош, харкаясь кровью, ревел как раненный зверь. Нет, даже звери так не ревут. Так может только человек, находящийся на предсмертном одре. На бетонном полу под моими ногами валялись уже два его передних зуба, а мои руки были по локоть выпачканы бурой кровью этой гниды.

— Не говори мне больше, что ты меня не понимаешь, Драгош, — я положил плоскогубцы на высокий ящик, который служил мне столиком, — мы ведь не чужие люди… так? А ты человек образованный, насколько я знаю… почти полиглот.

Моя усмешка заставляет его замолчать. Крик сменяется протяжным стоном и он снова сплёвывает на пол густую кровавую слюну. Поднимает голову и, корчась от боли и первобытного страха, пытается мне что-то сказать… но его челюсть дрожит так, что все слова превращаются в кашу.

— У тебя третья попытка… честное слово, я оставлю тебя без зубов, парень. Ты знаешь, что я это сделаю. Я и глазом не моргну. Я буду убивать тебя очень медленно, — моя улыбка превращается в оскал, и я ни без удовольствия заглядываю лицо, переполненное ужасом. — Я буду истязать тебя до тех пор, пока ты дышишь. Если выживешь — оставлю тебя на сладкое для тех, кому ты шестеришь… лучше начни говорить…

— Я не знаю… — задыхаясь, — я не знаю, Виктор! Клянусь, я ничего не знаю!

— Знаешь, — сидя напротив, я облокачиваюсь локтями о собственные колени, и слегка наклоняюсь вперёд, — мы же работали вместе, и ты знаешь, что я не остановлюсь. Это только начало… и ты в силах остановить это сам. Пока ещё есть время… пока сюда не привезли твою милую жёнушку.

В этот момент его глаза вытаращились на меня. Обезумевший от боли и страха, он смотрел на меня так, словно только сейчас до него пошёл масштаб того пиздеца, в котором он оказался.

— Да, Драгош, — несколько раз похлопав его по щеке, я стискиваю пальцами его челюсти, — всё очень серьёзно… моя женщина в обмен на твою… и на твои зубы, конечно.

Мою спину обдаёт сквозняком, и я, обернувшись, приветствую Николаса. Выспавшийся и довольный, он закрывает за собой дверь гаража, и молча проходит к узкому дивану. Усаживается рядом с Русланом и усмехается, глядя на лужу крови на полу и пару зубов.

— В тебе пропадает талант дантиста, Чех… — прыскает, закидывая руки на спинку дивана.

— Восполняю пробелы, — снова поворачиваюсь к Драгошу, — ну? Ты надумал?

Моя рука машинально тянется к скучающим без дела плоскогубцам, и Драгош, забившись в конвульсиях, начинает истерично реветь и прыгать вместе со стулом, к которому был прикован.