Чёртов плод

22
18
20
22
24
26
28
30

– Она здесь одна-а, Йамму… – полупаук подбежал ближе, и Верена отчётливо разглядела то ли будьдожью, то ли обезьянью морду прямо над собой. – Она не из ста-арших…

На Верену пахнуло оглушительной тухлятиной, будто от груды гниющей рыбы; к горлу немедленно подступила тошнота. Клейкая вонючая паутина, рыболовными сетями выброшенная обезьяноголовым из внезапно засветившихся когтей, в мгновение ока туго спеленала ей ноги, сдавила туловище раскалёнными цепями, и Верене показалось, что она слышит, как трещат её рёбра.

«…ну давай же, дурочка! Сделай же хоть что-нибудь, иначе будет поздно!!»

– Сла-абая… слабее оруженосцев… – скрипучее хрипение монстра снова резануло ей уши; больше всего этот трескучий голос напоминал натужный скрежет металла о металл.

Липкие нити паутины стремительно перетянули Верене беспомощно сведённые у груди запястья, ладони резануло острой болью, и она в панике ощутила, как отнимаются, становясь всё более и более прозрачными, белые крылья за её спиной.

«Господи, только не это… ну пожалуйста…»

С оскаленных клыков обезьяноголовой твари прямо на лицо Верене закапала горячая липкая слюна; круглые как плошки немигающие глаза с бешено бегающими зрачками стали разгораться тускло-красным светом, будто подёрнутые пеплом угли.

– А у ни-шуур гла-азки должны быть ещё вкуснее, чем у смертных… попробуем, Йамму?

Рыбоголовый на секунду поднял отвратительную лобастую голову, пророкотал что-то непонятное в ответ, не разжимая хватки на горле Верены, и две другие огромные клешни, с которых стекала мерзкая чёрная слизь, тут же с жадным влажным чавканьем протянулись к её лицу.

«…атаки, которые направлены на органы чувств, могут оглушить тебя только и единственно тогда, когда твоё тело забывает…» – Верене показалось, что она услышала голос Алекса прямо над своим ухом.

Девушка зажмурилась, замирая от леденящего ужаса и отчаянно стараясь не замечать нарастающей во всём теле боли.

Последним усилием воли она ещё попыталась вызвать в памяти тот неясный, спасительный образ, всё ещё слабо мерцающий где-то на самом краю затуманенного сознания…

…под водой, глубоко-глубоко на дне, где вокруг нет времени, где в лёгких нет воздуха, где в груди нет жизни, и всё это совсем нестрашно, нестрашно, нестрашно, ведь разве можно бояться самое себя…

Верена не открывала глаз и не чувствовала больше ничего и никого вокруг – только каким-то образом понимала, что время как будто замедлило своё течение, превратившись в один-единственный, растянутый на бесчисленные часы и минуты миг…

…в котором ты – часть каждого из подводных течений, и часть каждого из воздушных потоков, и ты – вода, и ты – земля, и ты – огонь и ветер, и их энергия – твоя энергия…

Этот миг казался бесконечным, и бесконечной дрожью он отдавался за глазами, пронизывал хлёсткими электрическими разрядами грудь, мучительной пульсацией сводил солнечное сплетение, и она боялась дышать…

«…силы не надо ниоткуда специально извлекать, Верочка, ими пронизан наш мир, надо только их почувствовать…»

…а потом кипящая волна трепещущего света прокатилась по всему её телу от затылка до пят – и Верена в одно слитное, неудержимое движение распахнула ставшие вдруг невероятно огромными серебряные крылья.

Монстров в мгновение ока разметало в стороны мощным порывом поднятого этими крыльями штормового ветра.

Рыбоголового, будто пластиковую фигурку, отнесло куда-то вверх, и тот с размаху врезался прямо в тянущуюся вдоль верхней террасы набережной серую стену, за которой виднелись в темноте ярко освещённые корпуса здания городского парламента. Монстр едва успел оттолкнуться от стены всеми четыремя лапами, отлетев от неё, словно мячик, – и тут же судорожно забулькал, бешено мотая круглой башкой, которая застряла в щели между одним из прутов ограждающей террасу металлической решётки и чьим-то прикованным к этой решётке облезлым велосипедом.