Чёртов плод

22
18
20
22
24
26
28
30

– У тебя голова опять, да? Давай-ка я тебе массаж сделаю…

Не дожидаясь ответа, он встал за спинкой стула и положил пальцы женщине на виски.

– Да не надо, Тимка… – едва слышным шёпотом отозвалась та.

– Сиди-сиди. Это быстро, ты же помнишь, – Аспид сосредоточился, считая про себя.

Одно касание – контакт, два касания – перехват, три касания – контроль…

(«Четыре – обруч, пять – игла, шесть – костёр, – тут же зазвенел в ушах насмешливый голос Вильфа. – Тише-тише, малыш, не дрыгай лапками. Мы ещё не закончили, кричать ты у меня будешь после восьмого…»)

…три касания – контроль. Лёгкий горячий зуд в кончиках пальцев, похожий на дрожь от вибрирующего мобильника. Вот это Аспиду всегда удавалось на удивление легко. Даже странно, насколько легко, если вспомнить, скольких трудов ему вечно стоили любые боевые трансформации. Впрочем, по словам Вильфа, гордиться тут было особенно нечем. «Снимать боль вообще намного проще, чем её причинять, юный воин, – отмахнулся тот как-то от его нерешительных расспросов. – Тут и объяснять нечего, так что избавь меня от этих своих… благоглупостей. Если тебе это когда-нибудь вдруг зачем-то понадобится, сам разберёшься».

Вильф оказался тогда прав, как, в общем-то, и всегда: вся хитрость заключалась лишь в том, чтобы удерживаться на уровне второго-третьего касания, остальное получалось как-то само собой, интуитивно. Приходящие образы были всегда спонтанными, но очень чёткими, и управляться с ними было совсем несложно. Сжимающаяся цепь – расколоть одно из звеньев, тлеющие угли – затушить, трепещущее на ветру полотно – разгладить, успокоить…

– Легче стало?

– Легче… – пробормотала тётка. – Матерь божья, как у тебя это получается-то, а, Тимка?

– Техника есть такая, эм-м-м… китайская. Точки там всякие, знаешь… друзья научили.

Аспид улыбнулся, опуская руки. На душе у него снова сделалось легко.

Но пора было возвращаться в Цитадель.

* * *

– …как видишь, от тебя не требуется ничего невозможного, смертный. Всего лишь быть там в нужное время и впустить его внутрь, – подытожил стоящий у балконной двери высокий блондин с грубым обветренным лицом. – А до тех пор можешь оставаться здесь, у себя в Бреслау.

Блондин отвёл в сторону тонкую, свисающую до пола зеленоватую тюлевую занавеску и рассеянно проводил взглядом первый тряский трамвай, продребезжавший за окном. Мелко зазвенели стеклянные подвески на тусклой золотистой люстре под потолком; световые блики от электрических лампочек испуганно запрыгали по выкрашенным бледно-серой краской стенам спальни, пытаясь развеять сгустившиеся вокруг Яна удушливые предрассветные сумерки.

– Они этот город теперь называют Вроцлав, Тео, – мужчина с рыжими волосами до плеч, оседлавший стоящий посреди комнаты на вытоптанном узорчатом ковре колченогий венский стул, слегка качнулся на нём, опираясь локтями о гнутую скрипучую спинку, на секунду вынул изо рта блестящую золотистую карамельку на палочке и усмехнулся.

– Ужасно звучит, как ты думаешь? – светловолосый обернулся к нему, поморщившись.

Эту пару Ян видел рядом с покровителем впервые. Он отчётливо различал, что между собой они оба вроде бы говорили по-немецки, но слова, обращённые к нему самому, почему-то слышал будто сразу на двух разных языках одновременно, и от этого у Яна каждый раз нестерпимо сильно ломило между бровей, а воздух вокруг него словно начинал дрожать, делаясь липким и тяжёлым, будто в отделении лучевой терапии рядом с линейным ускорителем.

Когда мужчины разговаривали с покровителем, Ян переставал разбирать их речь совсем.

«Сегодня минуло ровно три года с тех пор, как всё это произошло», – подумал вдруг Ян. Три года с того момента, как он, за минуту до того, как потерять сознание, с ослепительной ясностью понял, что всё произошедшее с ним было вовсе не сном – впервые разглядев жуткий подлинный облик покровителя, его огромные, словно высеченные из белого камня, полузвериные лапы с тёмными изогнутыми когтями, и его лицо, больше всего похожее на уродливую карнавальную маску.