Оба капитана обнялись и расцеловались.
— Мы прибыли к острову Пасхи, где вы собирались нас подождать, — докладывал Лисянский начальнику экспедиции, — обошли остров кругом, но «Надежды» нигде не нашли. Войти в залив я не решился, потому что дул сильный западный ветер, при котором лавировать было очень трудно. Я послал на берег шлюпку под начальством лейтенанта Повалишина. Повалишин расспросил знаками островитян и узнал у них, что «Надежда» на остров Пасхи не заходила. Он купил у них немного бананов и вернулся на корабль. Я понял, что вы решили ждать нас у Нукагивы, и, нигде больше не задерживаясь, поспешил прямо сюда.
Месть француза
На другой день случилось происшествие, которое нарушило спокойное течение жизни на обоих кораблях и едва не вызвало серьезные последствия.
Утром в гости к Крузенштерну приехал Тапега.
Король и королевский огнезажигатель теперь каждый день бывали на «Надежде». Особенно охотно проводили они время с графом Федором Толстым.
Оказалось, что королевский огнезажигатель владеет еще одним искусством — искусством татуировать. Это он татуировал всех юношей в королевстве Тапеги. И молодой граф, желая поразить своих приятелей в России, попросил огнезажигателя покрыть ему узорами грудь и спину.
Он пообещал огнезажигателю большой топор, и тот принялся за работу. Острой раковиной рассекал он кожу графа и смазывал ранки соком какого-то растения. Боль была мучительная, но граф мужественно терпел, стиснув зубы. Ранки вспухли, однако через несколько дней опухоль спала и на теле графа появились узоры: птицы, кольца, змеи, листья.
Тапегу на корабле больше всего привлекало большое зеркало в капитанской каюте. Перед этим зеркалом он простаивал по многу часов, приседая, двигая руками и меняя выражение лица. Крузенштерн так привык к этому занятию короля, что не обращал на него никакого внимания и спокойно работал в его присутствии за письменным столом: писал судовой журнал, изучал карты, проверял вместе с профессором Горнером астрономические наблюдения.
На следующее утро после прибытия «Невы» Тапега, войдя в капитанскую каюту, застал Крузенштерна за бритьем. С удивлением глядел он, как предводитель белых мазал себе щеки мылом и потом водил по ним острой сверкающей бритвой. Но особенно понравилась ему пахучая вода, которой Крузенштерн после бритья вымыл себе лицо. Жители Нукагивы тоже умели бриться, но брились они острыми раковинами и дело это занимало много времени. Увидав, с какой легкостью и быстротой бреются белые, Тапега захотел и сам испытать этот способ бритья. Он попросил, чтобы его побрили.
Крузенштерн позвал матроса, исполнявшего на «Надежде» обязанности парикмахера, и велел ему побрить короля. Тапега сел в кресло. Матрос принялся за работу. На лице Тапеги во время бритья было выражение полного счастья.
— Еще, еще! — шептал он, когда его обрызгали душистой водой.
Между тем Крузенштерну надо было ехать на «Неву», к капитану Лисянскому. После некоторого колебания он решил оставить Тапегу в каюте — очень уж жалко было лишать короля удовольствия любоваться собою в зеркале. Тапега был человек смирный, и Крузенштерн спокойно уехал, попросив Ратманова присматривать за ним.
Когда Крузенштерн прибыл на «Неву», оказалось, что капитан Лисянский с офицерами и несколькими матросами собрался ехать на берег, шлюпка уже была спущена на воду. Увидев своего начальника, Лисянский решил остаться. Но Крузенштерн, зная, как моряки, несколько месяцев пробывшие в море, тоскуют по земле, попросил его ехать. Он обещал Лисянскому дождаться его возвращения.
Шлюпка помчалась к берегу. Моряки с радостью думали о том, что сейчас под ногами будет суша, что они погуляют в лесу. Зная из рассказов Крузенштерна о миролюбии островитян, они не взяли с собой никакого оружия — ведь лейтенант Ромберг тоже ездил за водой безоружным. Едва под лодкой заскрипел песок, все с наслаждением выпрыгнули на берег, разглядывая высокие пальмы, и сразу же увидели толпу островитян, выходившую из леса им навстречу. Вид этой толпы несколько удивил их: она состояла исключительно из мужчин и двигалась молча.
— Странно! — воскликнул Лисянский. — Иван Федорович ничего не говорил нам о том, что здешние жители носят при себе оружие.
Действительно, у каждого островитянина было в руках длинное узкое копье. На каждом копье был острый наконечник — либо каменный, либо выточенный из кусочков железных обручей, недавно купленных у русских.
Моряки поджидали приближавшихся островитян благодушно и немного растерянно. Им все еще не приходило в голову, что те могут напасть на них. Они опомнились, только когда уже были со всех сторон окружены толпой, со зловещей медлительностью подымавшей копья.
— В шлюпку! — скомандовал Лисянский.
Но было поздно. Кольцо сомкнулось, и выбраться из него было невозможно. Копья поднялись в воздух и застыли в вытянутых руках. Островитяне медлили. Они как будто ждали, чтобы кто-нибудь первый решился и начал.
ebooksa