– Что это значит?
Алекто лишь улыбается и несется столь быстро, что я не успеваю набрать в легкие воздуха, чтобы продолжить разговор.
Мы прибываем в Пританей первыми, и я встаю слева от Алекто, когда она занимает свое место. Несколько секунд спустя появляются Тисифона и Мегера, и без всякой помпезности начинается судейство.
Я слежу за Мегерой краем глаза. Я ни за что бы не догадалась, что она ненавидит людей или мир смертных. Наказания, кажется, не приносят ей удовольствия, а фурия всегда была добра ко мне, за исключением вчерашнего дня, но даже тогда она злилась скорее на Алекто, чем на меня. Мегера помогла сестрам сделать для меня ванную, приносила мне еду. Она приложила столько усилий, чтобы я почувствовала себя одной из них. Возможно, она добра ко мне лишь назло Аиду, враг моего врага и так далее. Впрочем, меня и это устраивает.
– Кори?
Я выныриваю из своих мыслей, понимая, что Мегера обращается ко мне.
– Да?
– Иди сюда, – просит она.
Что-то сжимается внутри меня, когда я подхожу к ней и останавливаюсь перед возвышенностью.
– Подойди, – говорит фурия, и я колеблюсь, гадая, должна ли подняться на ее возвышение, но она, оказывается, обращается не ко мне.
Я оборачиваюсь и вижу тень молодого мужчины, подошедшую к нам. Он выглядит не намного старше меня, может, лет девятнадцать или двадцать. Он отличается от других теней, которых я видела раньше. Более живой. Не угаснувший.
Впрочем, моей симпатии хватает ненадолго.
– Поведай нам, почему ты здесь, – обращается к нему Алекто.
– Я обокрал своих родителей, – без колебаний отвечает он. – Забрал все их сбережения, которые они откладывали на пенсию. Теперь у них нет ни копейки, а мой отец болен. Они теперь не могут позволить себе лечение, в котором он так сильно нуждается.
Он говорит об этом так непринужденно, словно рассказывает о том, чем занимался в отпуске или на выходных, и я смотрю на него с отвращением. Вот ведь сволочь.
– Какова его расплата? – спрашивает Мегера. Она обращается ко мне. – Какое наказание подойдет для беспечного мальчишки, обокравшего родителей и оставившего их без гроша в час величайшей нужды?
Я качаю головой: я не имею ни малейшего понятия.
– Должны ли мы обокрасть его, как он обокрал тех, кто подарил ему жизнь? – продолжает она. – Око за око?
– Хм… Сожалеет ли он? – интересуюсь я. – Была ли у него причина для преступления?
– Слишком поздно для сожалений, – прерывает свое молчание Тисифона. – Он здесь, чтобы понести наказание.