– Чтобы забрать тебя к тому, в чьих владениях ты находишься.
К Аиду.
– Почему… – Я замолкаю. У меня в голове крутится столько вопросов, которые я хочу задать, но в то же время мне не хочется знать ответ ни на один из них.
Гермес грустно улыбается.
– Мне жаль, что все так происходит.
– Если бы ты помог мне тогда, на пляже, ничего бы этого не случилось. Я была бы в безопасности, дома, в своем мире. На самом деле, если бы вы оставили меня в покое…
– Тогда я не знал, кто ты. Думал, что ты обычная смертная, которой довелось увидеть то, чего не следовало. Я делал лишь то, что мне велели. Это не мое царство. Я не могу вмешиваться в происходящее. Не вызвав при этом кучу неприятностей. Ты же ведь знаешь, кто я, не так ли?
– Бог? – пренебрежительно говорю я.
– Да, – смеется Гермес. – А еще психопомп. – Он смотрит мне в глаза. – Я один из немногих существ, кто по желанию способен перемещаться между миром живых и мертвых. Это очень привилегированное положение, и я не хочу им пренебрегать. Однажды ты поймешь почему.
Я сильно сомневаюсь в этом.
– Почему они это делают? Я имею в виду стегают плетью, – спрашиваю я после неловкого молчания.
Гермес медленно выдыхает.
– Фурии обязаны хлестать тени, которые не являются в Пританей, чтобы принять наказание. Это справедливая партия, раз уж они пытаются избежать своей участи.
Меня передергивает.
– Никто не заслуживает пыток. Это бесчеловечно.
– Мы бесчеловечны, – отзывается Гермес. – По определению. Это не вредит им. Не физически. У теней нет тел, Кори. Они не ощущают реальной боли.
– Ну тогда, полагаю, все в порядке, – язвлю я.
И потом начинаю плакать.
Я опускаю голову к коленям и обхватываю их ладонями. Крепкая рука приобнимает меня, и я прижимаюсь к груди, которая могла бы принадлежать статуе, если бы не тепло, исходящее от кожи.
Он не гладит меня по спине, не просит успокоиться, не говорит, что все будет хорошо, и я очень ценю это, потому что хорошо явно не будет. Он просто держит меня в своих объятиях, пока я плачу, а соленая вода стекает с меня, словно я – Коцит. Я представляю, как мои слезы, струясь по щекам, образуют собственную реку скорби и заполняют весь Эреб, пока во мне не останется ничего, кроме сухих всхлипов и вздохов.