Её тёмные крылья

– Спасибо. – Я встаю и ногами подчищаю пыль, которая осталась, когда я вытащила росток.

Секунду спустя появляются фурии.

Алекто несет кладь, в которой, судя по форме и размеру, вода и еда для меня. Когда фурия перекладывает ее с одной руки в другую, я вспоминаю хлыст в ее руке и движение запястья, с которым она его опускала. Я не могу смотреть ей в глаза, когда фурия протягивает мне сверток.

– Спасибо, – говорю я невозмутимо, но пальцы дрожат, когда я принимаю его.

Напряжение в воздухе между нами можно резать ножом.

– Не возражаете, если я присоединюсь к вам, дамы? – Голос Гермеса громкий, полон фальшивой радости. – Я не спешу возвращаться к своим обязанностям. Или к удовольствию, раз уж на то пошло. Разве может что-то сравниться с вашей компанией?

– Решать Кори, – отвечает Мегера. Она наблюдает за мной с отрешенным выражением лица, значение которого я не могу понять. – Если она захочет, ты можешь остаться.

Это похоже на некий тест, но я не хочу оставаться наедине с сестрами.

– Оставайся, если хочешь, я не против.

– Чудно.

Фурии держатся поодаль, внимательно следя за мной, пока я открываю сверток, сидя на земле, и колеблюсь, сраженная иррациональным страхом того, что обнаружу там голову Бри, глядящую прямо на меня.

Чего, разумеется, не происходит. Они принесли все те же хлеб, масло, виноград, оливки и инжир, но там есть и другие яства. Белая фасоль и фенхель в пряном чесночном соусе, слоеный пирог с начинкой из шпината. Крупный, пропитанный ромом изюм, засахаренные орехи, еще один гранат.

Я смотрю на фурий, и они улыбаются: три одинаковых набора остроконечных зубов, торчащих изо рта. И тогда я понимаю, что новые блюда – это извинение. Загладить вину за содеянное. Неожиданный прилив радости проносится сквозь меня при мысли о том, что эти женщины – эти монстры, эти богини – почувствовали, что должны искупить свою вину передо мной. Но я не позволяю этому чувству отразиться на моем лице. Сестры так просто не отделаются.

– Угощайся, – говорю Гермесу, когда он садится напротив меня.

Фурии недовольно смотрят на него, словно бросают ему вызов. Притворившись, что ничего не замечаю, и с интересом наблюдая, остановят ли они меня или его, я протягиваю Гермесу инжир. Он принимает его с показной помпезностью, свидетельствующей о том, что их поведение не ускользнуло и от его внимания. Гермес проворно разламывает фрукт пополам и съедает. Фурии ничего не говорят и не делают, и на меня накатывает еще одна волна удовлетворения. Должно быть, они действительно хотят осчастливить меня.

Лица сестер омрачаются каждый раз, когда Гермес чем-то угощается, даже простой виноградиной или изюминкой, но по-прежнему хранят молчание, пока мы вдвоем расправляемся с обедом.

– Не знала, что ты ешь пищу смертных, – замечаю, собрав последним ломтиком хлеба остатки перечного масла с блюда. – Я думала, для этого есть амброзия.

Гермес вскидывает брови.

– И тем, и другим, – отвечает он через мгновение. – Без разницы. И похоже, у Повелителя душ неплохо кормят.

А по его дворцу и не скажешь. Я пытаюсь представить Аида на Тесмофории с бургером в руке, но изображение меняется, и я вижу его, озаренного огнем и улыбающегося мне.