Сгорая от стыда, я снова думаю о том, какая грязная моя одежда. Какая грязная я сама. Мне хочется, чтобы земля разверзлась и поглотила меня снова.
Он заговаривает первым.
– Что случилось? – спрашивает Аид резко. – С твоей рукой?
Его внимание приковано к шрамам, оставленным ударом молнии. Следы потускнели от красного и розового, став почти серебристыми. Я уже привыкла к ним.
– Ой… он старый, – удивленно отвечаю я, пальцем прослеживая линии. Они складываются в узор, похожий на корни и кроны деревьев. Вообще-то, этим они мне даже нравятся.
Аид выглядит обеспокоенным.
– Не болит?
– Нет. Больше нет. – Я снова смотрю на руку. – Как я уже сказала, он старый. Помнишь тот день, когда была гроза? Когда я стояла на холме?
У него дергается горло, и бог кивает.
– Тогда это и случилось.
Аид хмурится, и его густые брови почти сходятся, но, когда он заговаривает снова, вежливый и отстраненный тон возвращается.
– А в остальном как дела у тебя?
Отлично. В эту игру могут играть двое.
– Очень хорошо, спасибо, – отвечаю я, натянув безличную вежливую улыбку. – Просто замечательно. А ты как? Все хорошо?
Его губы дергаются, словно он понимает, что я пытаюсь сделать.
– Я в порядке. Спасибо, что спросила.
– Хорошо. Отлично.
Я чувствую, как снова расцветает румянец у меня на щеках, и поворачиваюсь к Гермесу, который буквально светится от удовольствия: его кожа излучает мягкий серебристый свет, а сам он улыбается так широко, что его ямочки скорее похожи на ямы.
– Фурии знают об этом? – спрашиваю я его.
– Не знают, – отвечает Аид, но я не оборачиваюсь, чтобы не выдать свое покрасневшее лицо. – Если это будет мой первый и единственный визит, им не нужно будет знать о нем.