Её тёмные крылья

– Зачем теням погода? Дома? Деревья? – интересуется Аид.

– Потому что… они часть жизни. Я знаю, что здесь нет живых, – огрызаюсь я прежде, чем он успевает меня поправить. – Суть не в этом. Суть в том, что здесь ничего нет. Бесконечная пустота. Ты смог бы так существовать?

– Я живу здесь.

Я чувствую укол жалости.

– Значит, твой дворец такой же пустынный, как и все здесь?

– Ты бы хотела его увидеть? – спрашивает он, чем удивляет меня.

«Да».

– Нет. Я о другом. Я говорю о людях, которые проводят вечность в возвеличенной версии автостоянки, – отвечаю. – Разве ты не видишь, как это ужасно? Это пытка. – Я замолкаю, думая о фуриях, которые сейчас где-то там вершат свое правосудие. – Ты не можешь выращивать растения, ладно, но почему ты сделал это место таким?

– Я не делал.

– Тогда кто сделал?

– Изначальные Боги. Я не создавал это место, я лишь перенял его. Три соломинки, три царства.

Я знаю эту историю. Зевсу досталась Земля, Посейдону – моря, а Аиду – Загробный мир.

– Почему бы тебе не изменить его?

Он смотрит на меня так, словно я сморозила глупость.

– Вещи здесь не меняются, – отвечает бог. – До сих пор. – Он снова переводит взгляд на цветы. Я так и не поняла, что это за растение. – До тебя.

Затем Аид берет меня за руку.

– Что ты делаешь? – Отдергиваю ладонь.

– Вношу изменения, – говорит он, протягивая руку. – Доверься мне.

Меня шокирует осознание того, что мрачный бог – единственный из всех, кому я действительно могу доверять. И беру его за руку.

Он поднимает наши руки на уровень глаз и прижимает друг к другу, располагая наши ладони так, словно мы дети, соревнующиеся, у кого пальцы длиннее, а у кого шире ладонь. Бог явно побеждает: кончики его пальцев длиннее на целую фалангу. Он скользит своими пальцами между моими, чтобы обхватить мою руку, и я сжимаю в ответ, подражая ему. Его кожа прохладная и мягкая, как и на Тесмофории, когда он обнимал меня, а я чувствовала мед на кончике языка. Аид зачарованно наблюдает за нашими соединенными руками, а я смотрю на него, как будто он не имеет никакого отношения к происходящему, как будто наши конечности действуют по собственной прихоти, а мы лишь зрители.