Мировое правительство

— Мы не слишком торопимся? — Голос Моргана-младшего, как обычно, звучал резко.

— Да, пока мы еще не готовы. За четыре года банки завладели почти всей промышленностью. Но золото, черт возьми, так и осталось в руках мелких владельцев, кто-то из них даже на грани голодной смерти не стал его продавать. Золотой стандарт никто в мире не отменил, и Системе для нового большого рывка необходимо, по моим расчетам, по меньшей мере, в пять раз больше золота, чем хранится сегодня в сейфах всех резервных банков страны.

— Бернард, золото никто не будет продавать. И население, и европейские банки будут держаться за него до последнего — это единственный актив, которому еще доверяют. И потом, в пять раз? Откуда вообще взять столько золота? У вас есть карта Эльдорадо?

— Завтра я встречаюсь в Вашингтоне с Рузвельтом. Франк будет сильно упираться, но другого выхода у нас нет. И тем более нет у него… Господа, наступил серьезный момент.

Аудиенция была назначена на девять часов утра. Баруха, прибывшего ранним утренним поездом, новоизбранный президент встретил с почестями, но не в Овальном кабинете, а в зале напротив. Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что Рузвельт предпочел эту комнату, чтобы разговор с будущим финансовым советником получился более неформальным. Однако истинная причина выглядела гораздо прозаичнее: архитекторы Белого дома, завершившие его в 1800 году, предусмотрели в здании практически все, кроме одного — они даже не предполагали, что когда-нибудь его хозяином станет парализованный инвалид. В Овальном кабинете с роскошными диванами, толстыми коврами, инкрустированным столиком для фруктов и цветов посредине не было места для проезда коляски. Чуть позже мебель переставили, но Рузвельт, словно из принципа, до конца своих дней принимал самых уважаемых гостей в комнате напротив.

Франклин Рузвельт обладал уникальным для большого политика качеством: в любой речи он в первой же фразе переходил к самой сути обсуждаемого вопроса. Кроме того, его собеседники мгновенно забывали, что перед ними — немощный инвалид. Этот человек словно излучал неистощимую энергию и непоколебимую уверенность в себе.

— Господин Барух! Рад вас приветствовать. Прежде всего хочу сообщить вам о важной мере, которую сегодня же после обеда утвердит конгресс. Завтра все банки Америки закрываются!

Насладившись оказанным впечатлением, он продолжил:

— Разумеется, не навсегда — пока только на неделю. Я дал распоряжение министру финансов и казначейству провести тотальную проверку отчетности всех банков страны. Те, что не соответствуют требованиям, уже никогда не откроются снова. Я намерен начать свою работу на посту с беспощадной и беспристрастной ревизии национальной банковской системы. Возможно, я не похож на Геракла, — глаза президента задорно блеснули, — но я очищу эти авгиевы конюшни.

— Уверен, что это мудрое решение, господин президент. Также хочу вас заверить, что крупные, системообразующие банки, несмотря на кризис, имеют достаточное количество денег и соответствуют всем законодательным требованиям. Правда, проверку не смогут пройти тысячи мелких банков по всей стране, но их вклад в национальный капитал крайне незначителен.

— Да, и после того, как останутся только здоровые банки, я введу систему государственных гарантий депозитов населения. Отныне ни один американец не потеряет свои скромные, заработанные тяжелым трудом доллары, даже если банк лопнет.

— Господин президент, крупный капитал, безусловно, поддержит ваши решения. Но для быстрой стабилизации ситуации необходимо принять и еще некоторые меры.

Рузвельт напряженно посмотрел на Баруха. Он знал, какие могущественные силы тот представлял, но не ожидал столь откровенного давления на себя в первое же утро президентства.

— В национальных интересах необходимо срочно изъять все золото американцев в пользу Федерального резерва.

— Что?? А что еще, по вашему мнению, правительству необходимо изъять? Может быть, заодно и их души? Почему бы и нет, не скромничайте! Господин Барух, сожалею, но время аудиенции подходит к концу: я спешу, мне надо еще раз перечитать мою сегодняшнюю трехчасовую речь в конгрессе. Да, я стою за социальные реформы, но на институт частной собственности посягать не намерен. К счастью, я пока нахожусь в здравом и твердом уме. Благодарю вас, вы свободны.

Золото навсегда

Однако следующий месяц, по труднообъяснимому стечению обстоятельств, стал самым тяжелым периодом для Франклина Делано Рузвельта. Один из конгрессменов, лидеров Демократической партии, давний любимец президента, выступивший в тот день на заседании с пламенной речью, клеймившей жадных банкиров и олигархов с Уолл-стрит, вскоре был трагически застрелен прямо в протестантской церкви проигравшим ему ранее на выборах в округе его штата кандидатом в депутаты от республиканцев. Экспертиза признала убийцу невменяемым: вместо электрического стула тот отделался лишь недолгим курсом психиатрического лечения.

В западном крыле Белого дома в один из вечеров внезапно произошло короткое замыкание, в считаные секунды вспыхнул пожар — единственный серьезный инцидент подобного рода за всю историю здания, несколько залов полностью выгорели. К счастью, Рузвельт с семьей и прислугой в этот момент ужинал на террасе в восточном крыле, поэтому, по случайности, никто не пострадал.

Фондовые индексы, взлетевшие в первые дни после вдохновляющей речи президента, затем необъяснимо, без всяких причин и дурных новостей, стали резко обваливаться, достигнув к концу марта почти абсолютного дна.

Тогда же, в конце марта, большая семья Рузвельтов (у нового президента было шестеро детей) собралась в Белом доме, чтобы отпраздновать шестилетие маленькой, чудесной Софи — любимой, смышленой белокурой внучки президента. С утра детям раздали подарки: сладкоежка Софи, конечно, не дождалась остальных, тайком открыла коробочку с шоколадом и конфетами, которую неизвестный художник даже подписал ее именем, изобразив ее в виде тонкого белого ангелочка. Через пару часов, когда семья уже садилась за стол для торжественного обеда, Софи вдруг почувствовала себя плохо, у нее не прекращалась болезненная, обильная рвота. К счастью, служба экстренных ситуаций сработала безупречно: уже через полчаса девочка лежала под капельницей в лучшем вашингтонском госпитале, а еще через два дня ее выписали бодрой и веселой.

Разумеется, все эти события были лишь случайным, крайне неприятным стечением обстоятельств.