Вечные хлопоты. Книга вторая

Но все это — стороной, мимо... Все эти каждодневные хлопоты, которые были важными, обязательными вчера, неделю, месяц назад, которые прежде определяли если и не смысл, то ритм жизни, вдруг сделались именно вчерашними хлопотами...

Старик Антипов стоял в кухне, оглядывал пыльное запустение, грязную посуду, сваленную в раковине под рукомойником, неприбранный стол, и было ему безразлично это, но чего-то и недоставало среди беспорядка. Он долго не мог понять — чего? И это усиливало тревожное ожидание, покуда взгляд, скользнув по стене, не задержался на «ходиках»: гиря висела низко над полом, замер без движения маятник, и не было слышно привычного, размеренного «тик-так», «тик-так».

Старик Антипов потянулся, чтобы поднять гирю и качнуть маятник, но рука опустилась безвольно, и он, вздохнув, подумал отрешенно: «Зачем?»

Вот и Жулик покинул его. Ласковый и умный, самозабвенно преданный пес. Он прожил по-собачьи долгую жизнь. Перед смертью, волоча парализованный зад, Жулик приполз в сарай, где старик Антипов, чтобы занять себя, укладывал дрова, поскулил, жалуясь на свою немощь и близкий конец, лизнул руку, отвечая на последнюю в жизни ласку, и залез под крыльцо, где прятался и раньше, с самого щенячьего детства, когда признавал за собой какую-нибудь вину или считал себя обиженным.

Под крыльцом немного пространства — темная нора, и когда старик Антипов понял, что Жулик не выползет оттуда, он не стал доставать его чем попало, но разобрал крыльцо и на руках, завернув окостенелый труп в половичок, на котором Жулик спал, отнес в глухой угол огорода, выдолбил в промерзшей земле могилу и захоронил.

У него еще хватило сил, чтобы положить на прежнее место оторванные доски, а прибивать их не стал.

Последние три дня, с тех пор как околел Жулик, старик Антипов бродил по двору, по пустому дому, временами забывался, присев где придется, но тотчас, едва смежив веки, вскакивал: то слышалось тихое поскуливание, то осторожное, виноватое поскребывание в дверь — так Жулик просился в дом, когда, случалось, надолго убегал по своим собачьим делам...

Старик Антипов остановился посреди большой, бывшей когда-то общей, комнаты. Какая-то новая, беспокоящая сознание мысль остановила его, и была эта мысль неожиданной, никак не связанной с теми, другими мыслями — о полах, о прохудившейся крыше, — и эта неожиданность, новизна и острота мысли, явившейся вдруг, точно озарение, оглушила его своею простотой и очевидностью.

Боже, как все просто и ясно, даже удивительно, почему он раньше не подумал об этом?! А может, он, не сознавая этого, все последние дни только и думал об этом?.. Может, думал и раньше, то есть до смерти Жулика, но боялся оставить больную собаку и ждал, когда она околеет?..

Старик Антипов быстро вошел в комнату, которая всегда была его комнатой, открыл шкаф, достал праздничный темно-синий костюм из бостона, какие носили давно, придирчиво осмотрел, не помяты ли после долгого висения брюки и лацканы на пиджаке, отыскал белую рубаху, переоделся, повязал галстук... Посмотрев на себя в зеркало, он обнаружил, что сильно зарос, досадливо поморщился, но все же взял бритву и старательно выбрился. Снял со шкафа маленький чемодан, с которым ходил в баню, сложил туда пару чистого белья, запасную рубашку и все необходимое для бритья, носки...

Он тщательно проверил, плотно ли закрыты окна, не оставлен ли где свет или открытый огонь, вышел на крыльцо, повесил на дверь замок и, подержав в руке ключ, словно раздумывая, что с ним делать, положил на обычное место — за наличник над дверью.

Через огород, проваливаясь в глубоком снегу, старик Антипов пошел к автобусной остановке. Теперь он знал, что должен делать, и оттого чувствовал в себе забытую уже бодрость...

* * *

На Новый год все Антиповы собирались у деда. Это был семейный праздник. Правда, последние три года не было с ними Михаила, однако в этот раз обещал приехать в отпуск и он. Прислал телеграмму, что будет 30 декабря. Клавдия Захаровна позвонила и Наталье, напомнила о традиции.

Первыми приехали Анатолий Модестович со своей семьей — так удачно сложилось, что у Татьяны было три выходных дня.

«Москвич», плавно качнувшись на рессорах, остановился у ворот антиповского дома.

— Прибыли, — объявила Татьяна, выключая зажигание.

Сам Анатолий Модестович не любил водить машину, быстро уставал за рулем и никогда бы не купил ее, если бы не уговорила Татьяна.

Она проворно выскочила на воздух, схватила горсть снега, скатала снежок и, запустив его в окно, закричала:

— Дедушка-а-а, встречай госте-е-ей!..

День был тихий, морозный, и голос ее долго отзывался над застывшей рекой.