— Не отпускай меня, не простив, дорогой Педро! — громко воскликнула она. — Этот человек желает нас разлучить. Дай же мне свое благословение, и тогда я охотно оставлю тебя!
До сих пор в моей памяти звучат эти ужасные слова: «Дай мне твое благословение». Она не произнесла их спокойно, но выкрикнула дрожащим голосом; так издают свой предсмертный стон умирающие, умоляя небо о последней милости. Волосы ее разметались от охвативших ее ужаса и отчаяния; иные пряди упали на лицо, иные на затылок и, растрепавшись, спутались с одеждой. Черты ее выражали недвижный холод, который не передаст ни одна гипсовая маска. Выражение необыкновенного равнодушия, которого не увидишь даже в мертвом лице, противоречило ее отчаянным словам, — ужасающе бесстрастно смотрела она своему супругу в глаза, полные слез. Несчастный, которого покинули и силы, и мужество, сидел, охваченный нерешительностью, в своем кресле и неуверенно и вопрошающе взглядывал то на меня, то вновь на свою жену, что обеими руками удерживала его на месте.
— Ты не хочешь меня благословить, не хочешь простить меня, о мой дорогой супруг! — вновь заговорила она. — Так позволь же мне хоть одну-единственную просьбу!
— Я не могу благословить тебя, Франциска, — дрожа, отвечал он. — Лишь изменнице, которую берут и вновь отсылают прочь, дают благословение вместо проклятья. Но приди в эти нежные объятия, моя по-прежнему дорогая и вечно боготворимая жена. Наверное, я сам подтолкнул тебя к ложному шагу, позволь же мне искупить сию вину на твоей груди!
— Ах, Педро, неужто ты желаешь мне адских мук в твоих объятиях? Нет, мой супруг не столь ужасен!
— Мне хотелось бы избавить тебя от страха, Франциска. Твое отчаяние я обращу в любовь. Не совершай же большего преступления, чтобы исправить меньшее. Я был несчастлив, но надежда никогда не покидала меня. Неужто ты хочешь отнять у меня надежду, лишив тем самым всего?
— Успокойся, Педро; да, я должна лишить тебя надежды, чтобы подарить спокойное будущее. В сердце твоей супруги нет для тебя ни радости, ни утешения. Как могли бы тебя осчастливить непрерывные, вечные терзания? Если бы ты был ко мне милостив, я впала бы в неистовство и очарование твоей любви вознаградила стонами своего отчаяния! Нет, благослови же меня, Педро, либо исполни мою единственную просьбу.
— Какую просьбу, Франциска?
Она встала и подошла к садовой ограде. Я был настолько изумлен и взволнован, что не сказал моему другу в этот краткий миг ни слова утешения. Тут же она возвратилась вновь, неся на руках маленького мальчика, который доверчиво льнул к ней и ласкал ее. Ему было года два или более. Она с тревогой и нежностью прижималась к ребенку лицом, и в глазах ее можно было прочесть некую решимость.
— Педро, — сказала она, вновь опускаясь на колени, — взгляни на своего отца. Вот он. Подойди поцелуй его!
— Это точно он, мама? Он же со мной не разговаривает!
— Что это значит, Франциска? — спросил мой друг.
— Позволь мне только два слова сказать, мой супруг; тогда я уйду, благословляя тебя.
Грудь ее вздымалась от волнения. Помертвевшее лицо вдруг вспыхнуло и в течение некоторого времени полыхало алой краской. То, что она ему собиралась сказать, казалось, поначалу перевернуло всю ее душу, прежде чем отлиться в слова. Она дрожала как в лихорадке и стояла перед нами в страхе, как грешник перед вечным судилищем.
— Тебе известно, Педро, — заговорила она, — что я, когда ушла от тебя, уже носила под сердцем плод нашей любви. Тебя, наверное, огорчало, что он находится в руках изменницы. Теперь хочу я его тебе возвратить.
— Ах, Франциска, для меня это навсегда осталось бы свидетельством твоей жестокости.
— Не перебивай меня теперь, мой супруг. Это последняя воля, последний вздох умирающей, который я тебе доверяю. Помнишь ли ты еще те дни, когда я была твоей невестой, Педро, и ту радость, с которой я пришла в твои объятия, когда была еще чиста и невинна?
— Франциска!..
— Я отдала тебе тогда все, что имела, и страдала оттого, что не могу отдать больше, видя свое отражение в твоем сияющем взоре и впивая сладостный жар твоих уст. Каждый нерв во мне был напряжен, чтобы воспринять новые наслаждения; жаждущий, бездыханный рот мог производить одни лишь стоны, и жар чувств изливался в росе сладострастных слез. Помнишь ли ты еще это, Педро? Моя фантазия злодейски похитила у меня все прочие впечатления минувших лет, чтобы сделать ярче образ этой растерзанной страсти и погубить тем самым мой рассудок. То же пламя, что и прежде, пылает в моих жилах, но не находит выхода; я испытываю тот же голод, но не имею более пищи. Видишь, Педро, я восприняла тогда от тебя сей залог как уверение, что страсть будет длиться вечно. Время истекло, и я возвращаю тебе его.
— О Господи! — воскликнул Педро, — отчего я не умер прежде, чтобы не пережить вновь этот ужас!
ebooksa