– У вас большой участок?
– Достаточно.
– И все были заняты?
– Именно.
– И сколько из ваших парней сидело в припаркованных машинах и ничего не делало?
– Если тебя это беспокоит, поселись здесь, начни платить налоги и поговори с мэром или шефом Холландом.
– Я мог простудиться.
– Но ведь не простудился.
– Это еще неизвестно.
Они вернулись к прерванной еде и молчали, пока не зазвонил мобильный телефон Петерсона. Тот взял его, послушал, отключил и отодвинул свою тарелку в сторону.
– Мне нужно идти, – заявил он. – Ты подожди меня здесь.
– Я не могу, – сказал Ричер. – Они закрываются, уже десять часов. Официантка просто мечтает, чтобы мы отсюда убрались. Она хочет домой.
Петерсон промолчал.
– Я не могу пойти гулять, потому что не знаю, куда идти, да и холодно слишком, чтобы болтаться на улице.
Петерсон снова ничего не ответил.
– Я посижу в машине, а ты просто не обращай на меня внимания, – добавил Ричер.
– Ладно, – сказал Петерсон, но вид у него был не слишком счастливый.
Ричер оставил на столе двадцать долларов, и официантка ему улыбнулась. «И правильно сделала», – подумал он. За две порции тушеного мяса и кофе по ценам Южной Дакоты он оставил ей примерно шестьдесят процентов чаевых. Или вообще все было чаевыми, если Петерсон принадлежал к числу копов, которые ели в городе бесплатно.
Внутри «Краун вика» еще сохранился намек на тепло, Петерсон нажал на педаль газа, цепи ударились о землю, и машина помчалась по снегу, засыпавшему дорогу. Никакого другого транспорта, кроме снегоуборочных машин, воспользовавшихся тем, что снегопад временно прекратился, они не встретили. Их название вызывало у Ричера некоторое удивление, поскольку если они «уборочные машины», то должны убирать, а эти разбрасывали снег в разные стороны – значит, больше походили на бульдозеры. Но как бы там ни было, Петерсон промчался мимо них; он не останавливался на перекрестках, не ждал зеленого света, не тормозил.
– Куда мы едем? – спросил Ричер.