Площадка

В машине было как-то по-домашнему спокойно. Дворники с определенной периодичностью убирали капли со стекла.

Самое страшное для автомобилиста во время дождя — это две вещи: лужи и лужи со встречными машинами. Лужи опасны тем, что не видно, какой глубины яма, в которой они образовались. Лужи и встречные машины — тем, что отлетающие брызги заставляют непроизвольно отдернуться, потерять на несколько секунд обзор и, как следствие, контроль над дорогой.

Аня смотрела в окно на проплывающий лес. На дороге, по которой мы ехали, не было ни одной машины, и от этого казалось, что остального мира не существует, а реальны только мы и дождь. Город вынырнул из-за леса, и вместе с ним в салон ворвался шум дождя, который до этого был практически не слышен.

Я высадил Аню возле дома. Что-то изменилось в ней, в ее поведении, и это было связано не с моим утренним наездом, а с чем-то другим. Но у меня не было ни сил, ни времени, чтобы разбираться в особенностях ее поведения: в мыслях я был уже у Ольги Николаевны.

* * *

Не знаю почему, но каждый раз перед тем, как с ней увидеться, у меня возникало ощущение, будто бы я иду на экзамен. А когда ты на него идешь, совершенно неважно, готов ты к нему или нет. Сколько бы ты ни сдал этих экзаменов, а внутри все равно «сосет под ложечкой». Мое нынешнее состояние усугублялось еще и тем, что меня сегодня несколько раз рвало. Но, как бы плохо мне ни было, я не мог пропустить встречу с ней.

Снова вспомнился Андрей и как именно от него я узнал, откуда взялась эта самая «ложечка». Оказалось, в старину «ложечкой» называлась небольшая впадина над мечевидным отростком грудины, на границе груди и живота. В общем, ложечка действительно была там, где сходятся нижние ребра.

Перед тем как попасть к Ольге, я на всякий случай выпил еще один пакетик антацида.

Зайдя в приемную, я поздоровался с секретарем Ангелиной Альбертовной, которая что-то то ли методично набирала на клавиатуре по работе, то ли активно переписывалась в какой-нибудь социальной сети.

— К директору?

— Нет. Ольга Николаевна на месте?

— Да, на месте.

Я постучался. Из-за двери раздался ее хрипловатый голос:

— Входите.

Несмотря на достаточно теплые отношения, которые были между нами в прошлом, сейчас у меня не поворачивался язык назвать ее по имени. Неимоверная тяга к соблюдению правил преследовала меня всю жизнь. Я был подчиненным, и поэтому ни о каких панибратских отношениях не могло быть и речи. Мы оба вели себя так, будто бы прошлого не было, да и она никогда не предлагала перейти на «ты». А меня все устраивало.

Я сел, как обычно, напротив нее и поставил на стол пирожные.

— Чай, кофе?

— Чай.

Она повернулась и, открыв нижнюю секцию шкафа, достала оттуда свою белую кружку с чертополохом и картонный одноразовый стаканчик для меня. Я почему-то вдруг задумался о том, что это значит. Одноразовые стаканчики очень практичны: с одной стороны, можно выпить и выбросить, а с другой — требуют постоянного контроля: необходимо следить за их наличием и вовремя покупать. Может быть, наше общение с ней, да и я сам — всего лишь такой вот картонный стаканчик?

Самая страшная вещь — это оставлять меня наедине с самим собой. Все мои действия и постоянная занятость объясняются тем, что как только я перестаю думать о чем-то конкретном, то начинаю анализировать окружающих людей и их поведение. Это происходит неосознанно, помимо моей воли, и в своих рассуждениях я могу зайти очень далеко. Поэтому я одернул себя и посмотрел на нее.

Пока я думал о наших отношениях в разрезе одноразовых вещей, она быстро и ловко наполнила посуду горячей водой из кулера, который стоял у нее возле стены. Затем вытащила салфетки и коробку с набором чаев, которую открыла передо мной. Кроме того, она достала одноразовые ложки и длинные пакетики с сахаром — такие обычно предлагают в кафе или поезде.