— У дона Тадеито хорошая память? — поинтересовался Бадаракко.
— Очень. Все, что ни попадется ему на глаза, тут же отпечатывается у него в голове, — объяснил я.
— А дон Хуан, — продолжал Альдини, — обо всем советуется с доньей Ремедиос.
— От своего приемного сына они ничего не скрывают, — подхватил Ди Пинто, — и разговаривают совершенно откровенно.
— Если существует тайна, она выйдет наружу, — тоном пророка изрек Толедо.
Часарета, который помогает торговцам скотом на ярмарках, буркнул:
— А что же еще-то может выйти наружу?
Так как диспут явно уклонялся в сторону, Бадаракко, известный своей рассудительностью, усмирил пыл спорщиков:
— Друзья, я вас предупреждаю, вы не в том возрасте, чтобы попусту тратить энергию.
Оставляя за собой последнее слово, Толедо повторил:
— Если существует тайна, она выйдет наружу.
Она и вышла наружу, но не раньше, чем по прошествии нескольких дней.
Во время очередной сиесты, когда я погружался в сон, раздался — давно не слыхали! — до боли знакомый стук. Похоже, мое сердце лихорадочно забилось в унисон с этими ударами в дверь. Дон Тадеито принес мои книги и попросил учебники за первый, второй и третий класс, но уже средней школы. Поскольку один из учебников куда-то запропастился, я вынужден был направиться в книжную лавку Вильяроэля и решительным ударом в дверь разбудить испанца, а затем попытаться несколько его смягчить, сообщив, что книги понадобились дону Хуану, а вовсе не мне. Как я и опасался, испанец спросил:
— Какая муха укусила этого типа? За всю свою чертову жизнь купил одну книгу, а тут на старости лет ему приспичило. И конечно же, этот выжига хочет все взять взаймы.
— Да не горячитесь вы так, испанец, — урезонил я его, похлопав по плечу. — А то, когда вы сердитесь, становитесь похожим на туземца.
Я не утаил от Вильяроэля, что сперва у меня просили учебники начальной школы, но сохранил самую строгую конфиденциальность в отношении дождевальника, об исчезновении которого Вильяроэль, как он сам мне дал понять, был отлично осведомлен. Уже с книгами под мышкой я обронил:
— Вечером мы собираемся в баре, чтобы все это обсудить. Если захотите внести свою лепту, можете нас там навестить.
Ни на пути туда, ни по дороге обратно мне не встретилось ни души, кроме разве белого в крапинку пса мясника, который, должно быть, опять обожрался до полного одурения, потому что ни одна нормальная, пусть даже самая неразумная, тварь не развалится на солнцепеке в два часа пополудни.
Я наказал своему ученику докладывать мне verbatim[54] все разговоры дона Хуана с доньей Ремедиос. Не зря утверждают, что грех уже сам несет в себе наказание. В тот же вечер я испытал муку, невыносимости которой и не предвидел в своем безудержном любопытстве, — выслушивать все эти слово в слово воспроизводимые беседы, бесконечные и, что самое страшное, банальные. С языка у меня то и дело готово было сорваться язвительное замечание, дескать, меня нисколько не волнуют соображения доньи Ремедиос о последней порции канифольного мыла и о фланели, которая помогает дону Хуану от ревматизма, по я себя сдерживал — да и как я мог довести до сознания мальчишки, что для меня важно в этих разговорах, а что нет?
Надеюсь, мне не надо объяснять, что и на следующий день моя сиеста опять была прервана, — мне вернули книги для Вильяроэля. И вот тут-то обнаружилась первая неожиданность: по словам дона Тадеито, дон Хуан больше не нуждался в учебниках, теперь ему потребовались старые газеты, и мой ученик собирал их килограммами где только можно — в галантерее, булочной или мясной лавке. Позже я понял, что газеты, как и книги, прямым ходом отправились в хранилище.