— Димыч, что там? — прогудел с той стороны Матвей. Судя по голосу, ему тоже было сложно. — Поскорее давай!
Толпа напирала, грозя снести и Димку, и Зеркало.
— Так, — зычно проговорил он, усиливая голос и невольно копируя ледяные интонации Тандаджи. — Мама, папа, бросили все вещи. В Зеркало! Объясните все Матвею!
— А мы? — закричали из толпы. — А как же мы?!
— Остальные! — еще громче проговорил Поляна, едва не зашипев от напряжения. Отец и мать без слов бросили чемоданы и скрылись в Зеркале. — Остальные! — он добавил усиления в голос. — Если хотите жить, выполняем мои команды! — родители вышли, и он кивком подозвал соседей с грудным ребенком на руках. — Сегодня мы не сможем вывести всех. Будете рваться — погибнем все! Завтра мы откроем Зеркало в то же время. А сегодня выводим женщин с детьми. Без вещей, с собой берем только деньги и документы. Я сейчас сниму щит, но если кто рванется вне очереди — оглушу стазисом! Выстроились в очередь! Шагаем только по моей команде! Иначе разорвет!
Еще одни соседи прошли по его кивку, и Дмитро слизнул пот с губы, снимая щит — слишком много он отнимал сил. Народ роптал, но ждал. Ситников тоже проседал: Зеркало подрагивало.
Пошли женщины — Димка командовал «Вперед!» и удерживал Зеркало, цепляясь за ослабевшие стихии как моряк за щепки во время кораблекрушения. Он смог вывести человек сорок, когда Зеркало задрожало, затрепетало — и, под крики и аханье толпы он последним усилием стабилизировал его, чувствуя, как с той стороны неожиданно мощно вливает силы Матвей, — и скользнул в сокращающийся переход.
Очнулся он слабый как котенок, дезориентированный от головокружения и тошноты, трясущийся от холода. Неподалеку раздавались матушкины причитания, ругань отца, плач детей и взволнованные возгласы женщин. Сильно пахло пирогами с яблочным повидлом. Кто-то прямо над ухом укоризненно тараторил:
— Только я пироги вытаскивать, как чую — у храма стихии в воронку сворачиваются. Я на крыльцо с противнем и выскочила. Гляжу — уж Миша торопится, кричит, чтобы к храму шла. Прибегаю, а тут вот… молодцы эти геройствуют… так с противнем и бежала…
На лоб ему легла прохладная сухая рука и от нее полилась сила, восполняя выжженный внешний резерв, восстанавливая затронутый внутренний. Поляна открыл глаза. Над ним склонялась улыбчивая пухлая старушка в белом одеянии настоятельницы храма, поверх которого был повязан заляпанный мукой кухонный фартук с рюшами.
— Очнулся, голубчик, — удовлетворенно проговорила бабулька, выпрямляясь и многозначительно складывая пухлые руки на груди.
Чутьем, выработанным за годы студенчества, Дмитро осознал, что его сейчас будут ругать, и поспешно застонал — тем более что голова после окончания подпитки закружилась с удвоенной силой. Подействовало — старушка лишь улыбнулась, погрозила пальцем и скрылась из поля зрения.
— Сыночка, — бросилась к нему мама, падая на колени и сжимая в крепких объятьях: в ширину она была не меньше Матвея, а уж работая на домашнем хозяйстве, слабой не останешься, — ну что же ты не сказал, что тебе нельзя сейчас много переносить? Ну как ты, как себя чувствуешь? Зайчик мой, ладушка славный, улыбнись мамке, улыбнись, — она потрепала его за щеку. — Улыбаешься? Ну хорошо, хорошо, — Димку снова стиснули. — Матушка Ксения сказала, что восстановишься! Вон, гляди, порозовел уже. Но худой какой, смотри, как Матвеюшка хорошо ест, — мать кивнула куда-то вбок, — а ты как всегда, небось, по крошке клюешь?
Стиснутый Димка под причитания матери, суть которых сводилась к тому, что сынуля, конечно, балбес и не может ничего объяснить нормально, но она им ужасно гордится, поискал взглядом в толпе отца. Людей было много — помимо беженцев у храма собрались и деревенские, виден был и староста. Поляна-старший, подойдя ближе под охи и ахи матери, неуклюже похлопал сына по ноге, а затем отступил, сочувственно подняв глаза к небу. Маму они оба любили, но и побаивались, и напоминать ей, что о технике безопасности сказано не раз, было бесполезно — у нее будто стоял встроенный фильтр на неустраивающую информацию.
— Я в порядке, мам, — Димка пошевелился, прерывая рассказ матери, как она закопала кастрюли у дома.
— Ты ж мой хороший, ну прости мамку дурную, — она звучно поцеловала его в щеку, потрепала по голове. Оглянулась на берег: там одна из молодых соседок пыталась справиться с двумя ревущими детьми, поднялась. — Ох, пойду я Верке помогу, сынок.
— Хорошего сына вырастила, Катька, — сказал ей кто-то из-за Димкиной спины.
— А то! — горделиво проговорила мама, на ходу доставая звонящий телефон и раздвигая людей как волнорез. — Алло, Леночка? Да-да, мы уже здесь. Все в порядке! Дмитро вас завтра обязательно заберет, конечно. Где? — она обернулась на Димку. — Сыночка, а мы где?
— Сорок километров от столицы, мам, — уныло ответил сыночка.
— Сорок километров от… — она снова повернулась и внимательно поинтересовалась: — А что ты тут делаешь, Дим?
ebooksa