«Что за прекрасное учение произвела вам Глав киппа, родившая чудовище, как показывает ее медная статуя, сделанная Никерафом Афинянином, сыном Авктемона? Пракситель и Геродот сделали вам статую распутной Фрины, а Эвтикрат – Пантевхиды, сделавшейся беременной от прелюбодея. Геродот Олфинский изобразил Гликеру, блудницу и аргосскую музыкантшу. Бриаксис поставил статую Пазифее; вспоминая ее распутство, вы едва ли не желаете, чтобы и ныне были подобные женщины… Посему вы должны стыдиться того, что вы ученики презренных женщин, а смеетесь над женщинами, преданными нашему учению, и над общественными собраниями, которые они посещают».
Факт остается фактом: в первые века в римском обществе на передний план вышли женщины, умеющие выгодно продавать свою красоту и лихо вытряхивать деньги из мужчин, чья «душа прибита Купидоновым гвоздем».
В разные времена их называли по-разному – шикарными, куртуазными, дорогими, гламурными, – но в простом, грубом Риме своим именем: продажными.
Этот любимый персонаж комедий Плавта несколько веков не сходил с подмостков римского театра, став частью повседневной жизни. Да еще какая-нибудь сопровождающая красотку старая сводня скрипучим голосом внушала зрителям со сцены: «Тех надобно любить, кто деньги платит за любовь».
В Римской империи проституцию легализовали и узаконили: публичные дома (лупанарии) и таверны, в которых работали проститутки, были повсюду. И пользовались такой популярностью, что известны случаи, когда политические деятели устраивали сбор голосов через коллегию содержателей публичных домов.
Уже в I веке римский поэт Овидий уверял, что женщин легкого поведения «больше, чем звезд на небе». И с каждым годом их становилось все больше, так как свободная любовь на разные лады воспевалась и чуть ли не обожествлялась.
«Порядочные женщины – это те, которых еще никто не домогался; мужчина, который гневается на распущенность своей жены, – просто деревенщина», – писал Овидий, общепризнанный в римском мире «певец любви».
Император Элий Вер, приемный сын Адриана, держал книжку Овидия «Наука любви» в изголовье своей кровати как главный учебник жизни, да и не он один.
«Знай, что нет такой женщины, которая была бы тебе недоступна, но надо лишь сеть распахнуть пошире», – учил этот «источник знаний».
Между строк Овидий сообщал важную информацию, которая многое в этом вопросе проясняет: «Нет наказаний за то, чтобы обманывать женщин».
Действительно, жизнь древнего римлянина вплоть до мелочей была регламентирована строгим законодательством, – а в области нравственности особых наказаний не существовало. Время от времени какой-нибудь император пытался начать борьбу с распущенностью нравов и растущей проституцией (в особенности – детской), но его указы надолго не приживались.
Тацит ужасался, рассказывая о временах Нерона: «Рим увидел все самое развращенное и несущее с собой развращение, что только ни существует под небом, дабы римская молодежь, усвоив чужие обычаи, проводя время в гимнасиях, праздности и грязных любовных утехах, изнежилась и утратила нравственные устои, и все это – по наущению принцепса и сената». Разумеется, и сенату, и императорам было выгоднее, чтобы народ развлекался и не вникал в политику.
Император Веспасиан издал эдикт, по которому женщина, вступающая в связь с рабом, сама становилась рабыней, – но даже эта угроза не помогала. Чуть ли не каждая состоятельная римлянка официально разводилась по крайней мере однажды, а чаще – два или три раза. В моде были бездетные браки, позволяющие богатым супругам «жить в свое удовольствие», проводя время в роскоши и безделье.
Римский писатель Апулей в книге «Метаморфозы» как о чем-то обычном рассказывал о женщине, которая «с утра предавалась пьянству и постоянным блудом оскверняла свое тело».
В этом развращенном мире христиане жили совершенно по другим, своим законам – как будто на отдельной планете. И окружающим такая чистая жизнь была непонятна и даже казалась подозрительной.
Не случайно одним из главных обвинений в адрес христиан был тайный разврат.
Писатель-апологет II века Марк Минуций Феликс описал в своем сочинении «Октавий», как в народе представляли христианские тайные вечери: «В день солнца они собираются для общей вечери со всеми детьми, сестрами, матерями, без различия пола и возраста. Когда после различных яств пир разгорится, а вино воспламенит в них пыл любострастия, то собаке, привязанной к подсвечнику, бросают кусок мяса на расстоянии большем, чем длина веревки, которой она привязана: собака, рванувшись и сделав прыжок, роняет и гасит светильник…»
Апологет Афинагор Афинянин возмущался от лица всех христиан: «Итак, о тех, которые считают сладострастный взгляд за прелюбодеяние и которые ожидают суда даже за мысли; о тех ли можно говорить, что они ведут развратную жизнь? У нас есть закон, который повелевает соблюдать величайшую непорочность между нами самими и ближними».
Ему вторит и Феофил Антиохийский: «Да будет далека от христиан мысль такого рода: у них находится целомудрие, выполняется воздержание, соблюдается единобрачие, сохраняется чистота» (Книга 3). Нормой христианской жизни были верность, скромность, благочестие, забота о детях и семье. В еще большей чести были безбрачие, девственность и целомудрие – но это уже для избранных, кто горел всепоглощающей любовью ко Христу.
Большинство же христиан, начиная от апостольских времен, жили обычной семейной жизнью.