Стригольники. Русские гуманисты XIV столетия

22
18
20
22
24
26
28
30

Для того чтобы почувствовать, каким гражданским мужеством нужно было обладать составителю Трифоновского списка в самый разгар репрессий и угроз в адрес стригольников (1350-1380-е годы), приведу ряд острых высказываний, возникших где-то на рубеже XIII и XIV вв., исчезнувших в младшей редакции второй четверти XIV в., возобновленных в «Трифоновском сборнике» около 1380 г. и снова вычеркнутых при Иосифе Волоцком в 1504 г.:

… Погыбение наипаче бываеть от епископ и от попов грехов… Пастушие зловерье наводить на вся люди пагубу… Бывают же мнози епископи и Попове невегласи [невежественны]. О них же святый сбор рече: «Аше епископ ли поп поставлен будет невежа — да извержется!»[224]

В качестве противоядия невежественному духовенству предлагается особенно ненавистная священникам альтернатива:

Бывают же и простии [миряне, не облеченные саном] вельми смыслены и мудры — яко подобаеть таковым и попы учити!.. Аще кто не имый сана ерейскаго и будет чист житием и умееть поучивати неразумный — да учить!

Будуть бо вси учимы богомь…

(с. 109)

Так и кажется, что Стефан Пермский, укоряя стригольников за то, что они, «изучив словеса книжные… поставистеся учители народом», имел в виду сочинение, подобное «трифоновским». Такое же впечатление производит и другой упрек епископа в стремлении проповедовать свои идеи всенародно, на «распутиях и ширинах градных»; он мог быть вызван практикой «высокой проповеди», упоминаемой в «Слове о лживых учителях»:

Горе же тому, иже не почитае святых книг писания пред всеми… И паки глаголеть [псевдо-Златоуст]: ни в кровех [не в закрытых помещениях], ни малым гласом, но всьде великою силою глаголюще… Хвалите его [бога] в гласе трубнемь, рекше высоко проповедайте и инде с высоким проповеданием учите!

(с. 114)

Надпись на Людогощинском кресте 1359/60 г. утверждает, что чистым сердцем можно молиться Богу «на всяком месте» (подразумевается — не только в церкви). Тексты «Трифоновского сборника» подкрепляют этот тезис: «Внутренний человек» — «живой храм духа святого», люди — «храм божий есте», а не церковь (с. 110–112). В «Слове о лживых учителях» прямо сказано: «На всяком месте — владыка Христос» (с. 114).

Не пытаемо есть молитве место… Да и ты, где убо еси: или на мори или на пути или на торгу или в коемь месте или в храме (в данном случае это не «церковь», а неполногласная форма слова «хоромы» — дом, жилище — Б.Р.) молися в чистей совести — бог послушаеть тебе. Того [бога] бо есть земля и исполнение его и на всяком месте владычествие его.

(с. 109)[225]

Для обличительных сочинений характерен воинственный дух. Слово «Власфимия» правильно переведено с греческого как «хула на еретиков», но по всей направленности содержания книги читателю становится ясно, что составитель считает еретиками некоторых представителей господствующей церкви, в которой много епископов и попов «невегласей» «зловерных пастухов». Очевидно, к тому времени городские вольнодумцы ощутили свою силу, и убедились в том, что их розыски в древней и средневековой канонической (и апокрифической, которую они могли принимать за каноническую) литературе показали им, что их взгляды на покупку священнических мест, на требование образованности и ораторского таланта от священников, на недопустимость их неблагопристойного поведения, что все это, во-первых, подкреплено текстами тех или иных писаний, а во-вторых, поддержано городским посадом, в том числе, очевидно, и его верхами, строившими на свои деньги «мирские» церкви и монастыри уличанскими и кончанскими корпорациями[226] и желавшими контролировать «свой» клир этих церквей. Все это, естественно, вызывало не только недовольство, но и противодействие церкви.

Ситуация такого противоборства повторялась уже в третий раз: впервые мы наблюдаем ее в пору расцвета русских земель в конце XII — начале XIII в., когда города росли, набирали силу, создавали свое высокое искусство и, не выходя за пределы религиозного самосознания, стремились усовершенствовать церковную практику, устранить бытовые недостатки духовенства, а в области богословия считать, что «диктатором ум является».

Эта первая конфронтация породила движение «аврамистов» и такие интересные произведения, как, например, «Предъсловие честнаго покаяния» или «Златая Чепь». После татарского нашествия она повторялась к концу XIII в., когда северные, не затронутые нашествием города оправились от общерусского разорения и вновь, после полувекового перерыва (в Новгороде 1230-1290-е годы), начали возводить каменные храмы, что было показателем возврата к домонгольскому образу жизни.

Городской посад начал конфликтовать с духовенством. Была создана первая полная редакция «Власфимии», содержавшая убийственное для плохого (бичуемого и церковными властями) духовенства «Слово о лживых учителях». Церковь отозвалась созывом двух общерусских соборов (1274 и 1313 гг.). Вскоре эту редакцию обезвредили с точки зрения церкви, а к концу XIV в., когда жизнь в русских городах, особенно в Новгороде и Пскове, поднялась на значительно более высокий уровень, противоборство города и церкви снова возродилось, и в дело борьбы пошли все антиклерикальные сочинения двух предшествующих столетий — во Пскове создают Трифоновский сборник, составитель которого отверг предшествующую «обеззараженную» редакцию середины XIV в. и воскресил первоначальную бескомпромиссную.

А.И. Клибанов высказал очень убедительное предположение, что в XIV в. могло быть несколько списков «Власфимии»[227], а это говорит о широком фронте противоборства официальной церкви и мыслящей части посада, стремившейся не к отказу от религии, а к очищению ее от действий тех «пастухов», которые «просмрадили» сад самого бога.

«Трифоновский сборник» отразил ту стадию противоборства, когда недостаточно было упомянуть о недочетах, показать несоответствие книжных предписаний практике, упрекнуть тех, кто заслуживал упрека. Настало время действий.

«Власфимия» открывается статьей-эпиграфом «Изложение, рекше въспоминание бывающаго церковнаго сьединения при Костянтине и Романе, овому царствующю, овому же тогда царству отцю саномъ почтену сущю». «Это, — пишет А.И. Клибанов, — памфлет против церковной иерархии, исполненный великолепным боевым духом»[228].

Составитель сборника, по-видимому, стремился придать даже заголовку этой статьи особую историческую весомость, описав подробно соправительство двух византийских императоров — Константина VII Багрянородного и Романа Лакапина, но допустил ошибку: «церковное соединение» произошло не при Константине Багрянородном, а в предыдущем столетии после победы над иконоборцами при Константине V (719–775). В этом явно ощущается рука не грека, а русского. Напоминание же о преодолении еретиков, занимавших одно время господствующее положение в империи, было не случайным.

В самом тексте «Изложения» от имени цесарей рекомендуется осмотрительность при назначении церковных иерархов:

Повелехом бо сего ради на высоту святительства добре могуща [лиц с большими возможностями] и крепкыя [в вере] възводити… [крепких] не теломъ, но душею и разумомъ…

Особенно интересен перечень ветхозаветных и евангельских примеров жесткой и непримиримой борьбы с инаковерующими. Пополню верные суждения А.И. Клибанова расшифровкой некоторых кратких ссылок автора «Изложения» по первоисточнику.