Путь. Автобиография западного йога

22
18
20
22
24
26
28
30

Однажды мы несли хрупкое, но довольно тяжелое тропическое растение к назначенному месту на склоне холма. Очевидно, мы обращались с ним слишком неловко, потому что Мастер воскликнул: «Осторожнее, что вы делаете? Разве вы не чувствуете? Оно живое!»

Его чувствительность ко всему живому порождала ответную чувствительность. Не только люди и животные отвечали на его чувство к ним. Его сады процветали. В Маунт-Вашингтоне, где климат отнюдь не тропический, росли манго и бананы. Шраддха Мата (мисс Сали) рассказывала, как однажды наблюдала за растением (она назвала его «преданная роза»), которое поворачивалось в вазе в сторону Мастера по мере того, как он передвигался по комнате. «Растения, — объяснил Мастер, — обладают некоторым сознанием». Кроме того, как всякое чувствующее существо, они отвечают на любовь.

Мастер даже чувствовал загадочную личную связь с некоторыми растениями. Однажды, указывая на дерево авокадо у пешеходной дорожки в Маунт-Вашингтоне, он рассказал: «Сначала я посадил здесь два дерева, по обе стороны дорожки. В те дни здесь жил очень преданный ученик. Говоря однажды о нем, я сказал другим ученикам: «Один из нас оставит эту работу, и одно из этих деревьев погибнет. Это дерево представляет меня; а то, другое — его. Дерево, которое погибнет, покажет, кто из нас уйдет».

«Итак, его дерево погибло. Вскоре после этого, он покинул нас. Он был очень предан, но его преданность иссякла. Заблуждение, которое увлекло его, — жажда денег». Мастер несколько помедлил, прежде чем назвать это заблуждение, чтобы дать нам время мысленно заполнить паузу нашими собственными кармическими преградами и таким образом напомнить себе, над чем нам необходимо работать для собственного духовного блага.

В восточной части земельного владения ашрама в Маунт-Вашингтоне погибла сосна. Летом 1949 года Джин Гаупт срубил ее. Мастер был огорчен потерей своего древесного друга. «Видишь, — спокойно говорил он Дая Мате, — конец того дерева отмечает начало конца моей собственной жизни». Как ни странно звучало это пророчество, оно сбылось.

Иногда, во время занятий с нами, он отождествлял нас с растениями. Говоря об одном монахе, который противился принятию его духовных наставлений, он воскликнул: «Какой труд принимает на свои плечи тот, кто старается исправить людей! Он должен проникнуть в их умы и увидеть, что они думают. Роза в вазе очень красива; при этом забываешь, сколько заботы потребовалось, чтобы вырастить ее. Но если столько трудов потребовалось для того, чтобы выросла роза, то во сколько раз труднее воспитать совершенное человеческое существо!»

Как божественный садовник, Мастер неустанно работал над нашим духовным совершенствованием. Для этого требовалось терпение, любовь, мужество и значительно больше веры в нас, чем было у большинства из нас самих. Причиной тому было то, что мы видели только наше собственное эго, стремящееся скрыть свое несовершенство, а он видел наши души, стремящиеся восстановить их высокое право рождения в Боге. Одни ученики оправдывали его доверие больше, чем другие, однако он распространял на всех нас одно видение нашего окончательного совершенства.

Скоро я узнал, что самым важным на нашем пути (особенно для неофита) является мудрый выбор товарищей. Поскольку даже в духовной среде можно встретить сплетников и ворчунов, верующих, которые слишком мало медитируют, и тех, кто, похоже, не может допустить и мысли о том, что именно они должны измениться, а не остальной мир. С другой стороны, в каждой действительно духовной организации есть люди, которые своим примером самоотверженного служения, постоянной жизнерадостности, внутренней сосредоточенности и духовного усердия вызывают в других возрождение преданности.

В Маунт-Вашингтоне я нашел такое вдохновение во многих учениках. Даже сегодня я вспоминаю их с благодарностью. Я вспоминаю миссис Мерк (позднее — Сестра Каруна). В возрасте около восьмидесяти лет она каждый день часами работала в саду. «Да, — говорила она приветливо, с сильным шведским акцентом, — я люблю цветы. Это мои дети!»

Я думаю о миссис Ройстон, тоже довольно пожилой женщине. Именно она когда-то поведала мне об Учителе, радостно, бегом поднявшись на помост для лектора. Ее непоколебимая преданность и неизменно хорошее настроение часто напоминали нам указание Мастера: «Будьте всегда уравновешенными и жизнерадостными».

Я думаю о миссис Райт, матери Дая Маты, — твердой и в то же время сострадательной. «Великая Мать» — так обычно Мастер называл ее.

Я думаю о миссис Браун, чья радостная преданность Мастеру порождала высокое восхищение и вдохновение. Ее радость, которую невозможно было назвать незрелой, покоилась на великой внутренней решимости и силе. Миссис Браун приходилось бороться с затянувшимися физическими страданиями; и все же она с радостью служила другим, забывая о своей боли. Для меня и для многих других она была действительно подобна матери.

Мисс Сали была пожилой монахиней, которую я, как «молодая горячая голова», укорял в том прискорбном эпизоде с комиссией. Когда я узнал ее лучше, то обнаружил в ней глубокую, непоколебимую преданность, несовместимую с сумасбродством. Она напоминала мне энергичную, квалифицированную сестру милосердия (которой когда-то и была). Я находил в ней какую-то внутреннюю теплоту и сочувствие. Ее внешняя строгость научила меня не забывать, что божественный поиск, при всей радости этого процесса, является очень серьезным делом.

Мисс Дарлинг, несмотря на несколько острый язык (поклонники астрологии назвали бы ее «истинным Скорпионом»), произвела на меня впечатление своей неуемной энергией и бесконечной преданностью всему, что делала. Однажды Мастер описал нам, как несколько лет назад она и два других монаха красили главное здание в Маунт-Вашингтоне.

«Мужчины, — рассказывал он, — которые были значительно крупнее и сильнее ее, томно помахивали кистями, как бы совершая элегантное мирное приношение зданию. Мисс Дарлинг же просто атаковала стены! Ее кисть неустанно летала туда-сюда, туда-сюда, не останавливаясь ни на секунду, чтобы подумать, сколь трудна была работа. Вот, — заключил радостно Мастер, — такая сила духа нужна для поиска Бога!»

В Твенти-Найн-Палмз он однажды рассказал мне: «В день, когда мисс Дарлинг пришла (в Маунт-Вашингтон), я сказал ей тихо: «Вот вы и пришли». Я знал, что она наша».

Из всех монахинь у меня была возможность получше узнать Дая Мату; именно от нее я получал самое высокое вдохновение. Она всегда была справедливой, приветливой со всеми, скромной и по-детски непосредственной. Больше всего меня вдохновляла ее абсолютная преданность Богу и Гуру. Я никогда не видел, чтобы у нее было иное желание, кроме исполнения воли Мастера.

«У вас все хорошо?» — обычно спрашивала она, когда мы встречались в ее канцелярии, чтобы обсудить служебные дела. Всегда готовая оказать духовную поддержку, если это было в ее силах, она могла отложить в сторону организационные вопросы (даже если они требовали неотложного решения), если чувствовала, что мы нуждаемся в совете или ободрении. В каждую дискуссию в офисе она вплетала тонкие нити благочестивой интуиции и совета. От нее я узнал, что работа и медитация неотделимы друг от друга; что когда мысль о Боге преобладает, они сливаются в одно целое.

«Я чувствую, что в прошлых жизнях вы были близки к Мастеру», — сказала она мне однажды. Наши отношения походили больше на отношения брата и старшей сестры, чем на отношения младшего и старшего монаха. Мы понимали, что корни этих отношений были в наших прошлых жизнях. Я никогда не мог выразить словами благодарность за ее неизменную дружбу и руководство мною. В этой жизни для меня это была одна из самых ценных наград от Бога.

Молодых монахинь я видел очень мало. Из монахов лишь немногие оставались работать так же долго, как пожилые монахини. («Духовный путь труднее для мужчин», — признавал Мастер. «Однако, — добавлял он утешительно, — вступившие на него достигают очень многого».)