Два года пребывания в Англии дали мне многое, за что я должен быть благодарен. Дружба, которую я нашел там, время, которое мы так весело проводили, — все это оставило счастливые воспоминания. Хотя обстоятельства не позволили мне вернуться в Англию на третий, последний год учебы, однако на вторую половину этого года мистер Хойленд назначил меня старостой класса. Мои приобретения проявились не только в форме воспоминаний. Я получил также много стоящих уроков, особенно касающихся корректности или некорректности поведения в различных ситуациях. Такая наука обрамляет важный духовный принцип. Как подчеркивал позднее мой гуру, недостаточно руководствоваться высокими идеалами: человек должен также «учиться вести себя». Это значит, что он должен знать, как на его уровне правильно относиться к каждому проявлению действительности.
Нелегко достигнуть баланса между внешними и внутренними аспектами жизни. Два года жизни в Англии помогли мне в этом. В какой-то степени именно поэтому Англия всегда занимала достойное место в моем сердце. Мое уважение к лучшим чертам ее народа столь велико, дружеские связи, которые сформировались там, были столь добрыми, что, думаю, я всегда буду оставаться отчасти англичанином.
ГЛАВА 5
НАЧИНАЕТСЯ БУРЯ
ОСЕНЬ 1939 ГОДА. За пятнадцать лет работы в Румынии папа стал ведущим геологом компании «Эссо» в Европе. Теперь его переводят в югославский город Загреб, где он станет управляющим компании «Эссо» по геологоразведке. Наши вещи упакованы, сданы на хранение в Бухаресте и готовы к отправке. Папа арендовал квартиру в Гааге, в Голландии, на улице Кенигинеграхт. Там мы провели наши пасхальные каникулы. (Приятные воспоминания о колоритных улицах, акрах тюльпанов и улыбчивом, дружелюбном народе!)
Пришло лето, а с ним и новая поездка в Америку. Мы мирно провели каникулы среди родственников в Огайо и Оклахоме. Август был почти на исходе; наступило время нашего возвращения в Европу. В Талсе мы сели на поезд, следовавший до Нью-Йорка.
Как только мы ступили на платформу вокзала в Чикаго, нас будто мощной океанской волной придавил газетный заголовок: «ВОЙНА!» Гитлер вторгся в Польшу. Надежды на мир разбились о скалы ненависти и националистической алчности. Возвращаться на раздираемый войной континент было неразумно. Папу перевели в правление «Эссо» в нью-йоркский Центр Рокфеллера. Осталось только переадресовать в Америку наши вещи, уже упакованные и готовые к отправке в Загреб.
В конце концов мы обосновались в пригороде Нью-Йорка — Скарсдейле, на Брайт-авеню 90, район Фоксмедоу. На предстоящие девять лет это место должно было стать моим домом, или, скорее, очередным пунктом моих постоянных переездов.
Когда я был еще мал, родители записали меня в школу «Кент» города Кента, штат Коннектикут. Это была церковная школа для мальчиков, которой руководили монахи епископальной церкви. Однако в том году мне еще рано было поступать в «Кент», поэтому меня сначала устроили в школу «Хэккли» — школу для мальчиков близ Территауна, штат Нью-Йорк.
И теперь Божественный Ловец вновь решительно стал выбирать свою леску. Оглядываясь назад через все эти годы, я все полнее и глубже испытываю искреннее чувство благодарности Богу за его неизменное и повседневное руководство мною. А в то время, боюсь, благодарность не входила в число преобладающих во мне чувств.
За месяц до этих событий я был весь в ожидании возвращения в школу «Даунс», где надеялся провести последний счастливый год учебы в кругу хороших друзей. Теперь я вдруг ощутил себя тринадцатилетним, самым младшим по возрасту мальчиком в самом начальном классе средней школы. Единственное, что мне было здесь знакомо, — вечный статус «иностранца», статус, который для родившегося американцем, вернувшегося на жительство в собственную страну, представлялся особенно удручающим.
Даже мой акцент (теперь английский) отделял меня от всех. Но если в Англии мой американский акцент служил иногда поводом не более чем к добродушной улыбке, то здесь английское произношение вызывало злые насмешки. Мне потребовался целый год, чтобы вновь научиться говорить «по-американски».
Никогда прежде я не слышал непристойного слова. Здесь, в школе «Хэккли», меня знакомили с совершенно новым лексиконом, о котором я прежде не имел почти никакого представления. Если прежде джаз был только развлечением, то здесь он был настоящим культом. Раньше мы никогда не говорили о сексе. Здесь же это было навязчивой идеей. Агрессивное поведение, грубость, равнодушие к другим как утверждение собственной независимости, — все это казалось здесь нормой поведения. Школьная «мудрость» включала такой ценный совет, как «молчание — золото и полезно для здоровья».
Тот факт, что я как раз вступал в пору половой зрелости, существенно осложнял проблему адаптации. На самом деле я не видел особой причины для того, чтобы приспосабливаться. Скорее я был склонен создать оборону в пределах моей психики, словно за стенами осажденного средневекового города. Один или два мальчика относились ко мне дружелюбно, но для других я был ненужным импортом, захламляющим американскую землю без всякой необходимости и даже нахально — учитывая безусловную ценность местной продукции.
В соседней комнате жил пятнадцатилетний мальчик по имени Томми. Он весил больше центнера, а во мне было всего пятьдесят три килограмма. Он был задирой. Мои «английские манеры» он воспринимал как оскорбление славы Америки. Очень скоро, неудовлетворенный лишь высказыванием своего неодобрения, он перешел к открытым угрозам.
Я не уверен, что он был в своем уме. Однажды, проснувшись утром, я увидел, что он целится в мое окно из пневматического пистолета. Едва я успел спрятаться за письменным столом, как пуля с глухим стуком ударилась в него с противоположной стороны.
На мой взгляд, Томми возмущало во мне не только оскорбляюще неамериканское поведение, но и то, что я не желал признать свою очевидную «неполноценность» и не раболепствовал перед ним. Позднее в тот же день во время ленча он сел рядом со мной, чтобы удобнее было высказывать мне свои мнения. Пока мы были заняты едой, он критиковал мою внешность, мою лексику, мои манеры за столом. («Разве тебе, деревня, неизвестно, что суп надо черпать ложкой с дальнего края тарелки?») Я не обращал на него внимания. Наконец он пробурчал: «Ну, парень, я тебя все-таки достану!»
Я знал, что он выполнит свою угрозу. Вернувшись в свою комнату после ленча, я придвинул шкаф к двери (в ней не было замка). Вскоре, выкрикивая угрозы, прибежал Томми. Он погрохал по ручке двери, потом навалился на дверь всем корпусом, продолжая с нарастающей яростью запугивать меня страшными угрозами. Наконец ему удалось протиснуться в полуоткрытую дверь; он ворвался в комнату как разъяренный бык и начал избивать меня с таким неукротимым бешенством, что, казалось, хотел убить.
«Я выкину тебя из окна!» — вновь и вновь грозил он, задыхаясь (мы были на четвертом этаже). В процессе избиения он умерял силу своего голоса, чтобы не привлечь внимание других. Однако ярость его шепота выражала большую ненависть, чем злой крик.
Что я мог сделать? Я был слаб по сравнению с ним. Я лежал неподвижно на кровати, лицом вниз, ожидая, когда он выдохнется. «Почему ты не кричал, не звал на помощь?» — спрашивал на другой день один из моих друзей. «Потому что я не боялся».
ebooksa