Мучимый мыслями о лотерейном билете, Никита спустился в анатомический зал. Хавецкий был уже там.
— Ну где шарахаешься? Я тут сам в кипятке, в молотке… — недовольно прохрипел патологоанатом и перекатил сигарету в другой уголок рта. Из его ноздрей повалил дым. Ник всегда поражался контрасту тщедушного тела напарника и глубине его низкого голоса. Уж сколько лет они знакомы, но до сих пор, стоило Нику отвернуться и услышать Хавецкого, он невольно представлял гору мышц.
Патологоанатом успел вскрыть грудину летуна и теперь копался в его внутренностях.
— Давай, хватай вот здесь за брыжейку[7]. Отсечем лишнее, а потом впендюрим два круговых штифта в ребра.
Никита натянул латексные перчатки, надел защитные очки и взял зажимы. Хавецкий еще раз глубоко затянулся и отложил сигарету в баночку Петри, служившую ему пепельницей. Они принялись за работу.
— Слушай, Хавецкий, тебе билет не нужен? — решился спросить Никита.
— В live-cinema? — патологоанатом разогнулся и резко дернул головой. Раздался хруст шейных позвонков.
— Да нет, — Никита двумя пальцами оттянул нагрудный карман халата и показал билет.
Напарник брезгливо дернул губами.
— Пятьдесят, — выпалил он.
— Двести, — парировал Никита.
— Хе! — крякнул патологоанатом, — а тридцать не хочешь?
— Хавецкий, триста кредитов в автомате! Имей совесть.
— То ж в автомате, — возразил напарник. — Да и тридцать много.
— За тридцать я и сам сыграю, — проворчал гробовщик.
— Удачи, — Хавецкий раскурил потухшую сигарету. — Давай, тут еще молотьбы на пару часов, — он передал Никите зажимы. — Татарину предложи, — посоветовал он, имея в виду водителя катафалка. — Интересуется.
— Да ну его. Ненадежный он.
— Да, кривой штрих, согласен.
— Слушай, а он вообще татарин?
— Да откуда мне знать. Я в узкоглазых не разбираюсь. Откуда-то с востока к нам приштормило. У них же теперь земли своей нет, — Хавецкий скинул в ведро желудок и кусок кишечника трупа. — Так, ну че? Давай еще легкие разделаем, а там можно и штифтами заняться.