Уже под самую зиму их перебросили на помощь. Да в гольцы. Хорошо, что не высокие. Там и было. Вот.
Мужики отставали. Несколько раз поджидал. Потом договорились, что они догонят, когда я буду работать на горе. Я показал им запроектированную вершину и ушел вперед.
Там все и пошло наперекосяк. На этой вершине была «невидимость», и я перебрался на ближайшую. Миша с Димкой пошли на первую. Там меня не нашли. Уже стемнело, и они растерялись. Кричали, звали. Им показалось, что я ответил сзади, и они благополучно вернулись на тропу.
Я их тоже искал. Но упорно и активно только после того, как закончил работу. Пошел на первую вершину, туда, где они должны были меня искать. Поскользнулся на россыпи. Смешно даже — ни скал особых, ни крупных камней, а я… Слегка ободрался в темноте.
Искал, искал, стало совсем темно. Решил сойти чуть ниже, до лиственниц — ночевать. Утром, в шесть, съел треть куропатки и один сухарь. Вот и все за целый день. Пока выбирал место — стемнело окончательно. Нашел сухое дерево. Удалось раскачать и повалить. Часа полтора пережигал посередине — два ствола будут гореть и греть.
У меня была пустая консервная банка. Вскипятил в ней воду, бросил бульонный кубик. Муть это все — такая же вода, только стала противней на вкус. Сил совсем не прибавилось, а есть захотелось сильнее. Был бы чай — я бы не горевал.
Дослал патрон в патронник и дремал. Просыпался, передвигал стволики лиственницы, подвигался к огню и дремал снова. Холод под утро был собачий. Снова выпил кипятка — два кубика оставил на потом. Пойду на голец — посмотрю, чего я там в сумерках наработал, и мужиков своих еще покричу.
Правильно, что ночью я сидел с карабином на коленях — береженого бог бережет. Ночью подбирался медведь, а они, ходят слухи, в этих местах шалят — убили двоих геологов ниже по Аллах-Юню.
Все на вершине сделал хорошо. Мужики не подошли. Выстрелил один раз. Тишина. Решил идти на тропу, где наши рюкзаки и спальники. Это все, что у нас есть. Ну, еще кусок брезента от дождя. Если со мной… что-нибудь, пишу для того, кто найдет. Станет понятно, что, кроме меня самого, никто ни в чем не виновен.
Не знаю, может быть, потому, что я ободрался и потерял немного крови, а скорее просто от голода, но идти тяжело. Люди врут, когда говорят — трое суток шел голодный и ничего. У меня — чего. Через несколько десятков шагов перед глазами круги. Сажусь. Когда перестает кружиться голова, встаю и иду снова.
Ребята просили сообщить начальнику партии, что я пропал без вести, а они остаются искать труп. Конюх поделился продуктами. Мизерно мало.
Представляю, что будет теперь в поселке. Надо торопиться, бегом бежать, пока Матвеич не поснимал отовсюду людей и не кинулся с ними на поиски. Решили утром идти в поселок, тем более что мы свою работу сделали. Я, правда, хотел еще прихватить — помочь соседней бригаде.
Утром все вокруг сделалось белым от снега. Еле выбрались из-под своего брезента. Было, конечно, очень красиво, но страшно. Днем, во время перехода, все промокнем от снега насквозь, и если ночью ударит мороз даже градусов до десяти — двадцати, то все — нам крышка. А небо-то быстро очищается от тучек — похоже, резко нынче захолодает.
Перевязали кое-как мою несчастную левую ногу, а она сейчас нужна как никогда, и пошли, было уже около полудня.
Тропка, и летом едва заметная, сейчас, когда выпал снег, почти потерялась. Сапоги у нас лысые, разбитые и дырявые, черт их возьми. Чаще шли прямо по руслу ручья — воды совсем мало, зато здесь нет кустарников, плохо только, что камни очень скользкие. Идем, как водолазы: в сапогах вода, снег сразу тает на голове, на одежде и по телу тоже стекает вода.
Не останавливались ни разу, и останавливаться не будем, пока не дойдем или не упадем: так решили. Понимаем, не придурочные, что как остановимся, сразу замерзнем.
Повезло нам неожиданно и до смешного просто. В середине ночи, когда мы подобрались под самый перевал, обнаружили зимовье. У меня на карте оно не помечено, видимо, новое. Крепко срубленное несколько лет назад — странно, что мы и в поселке ничего о нем не слышали. Внутри сухо — крыша не протекала. Железная печь из полубочки набита дровами, а на столе лежала почти целая буханка окаменевшего хлеба и соль. У оконца на гвоздике висела записка — мы подумали, что конюх оставил, а он сюда и не заходил, мимо проехал. Летом здесь, оказывается, побывали школьники, прилетавшие в каникулы к родителям в поселок. Они и оставили зимовьишко в аккуратности.