Москва утомила солдатовских гостей, но все трое были довольны — увидеть удалось многое.
На третий день Глыбовы купили билеты на самолет. Завтра они улетят. Солдатову стало грустно.
— Толик, долго вы там пробудете? И вообще объясни: к кому и зачем вы летите.
— Посмотреть я хочу на это место. Федулкин ездил туда после войны, когда его братана с Фролиным нашли и похоронили. А зачем мы через столько лет? Сам не знаю, как объяснить. Кажется, что там и смотреть…
— Так вот, Толян, послушай, что я ночью-то припомнил. — И он рассказал ему, как побывал в тех местах, как завернул в Трясухино и застал его жителей на распутье: лесная неперспективная деревенька заполошно собиралась переселяться в более крупную, поближе к проезжим дорогам.
Дальше шли догадки — ими он тоже поделился. Теперь Солдатову казалось, что предзимним военным днем Фролин и Федулкин вышли не в деревню, а в хуторок. Там их врасплох и застали немецкие «фуражиры». Наверное, старики с ребятишками успели уйти в Трясухино — это ведь совсем рядом — и укрылись в пустовавшем доме. Фролин и Федулкин отстреливались, но каким-то образом их пленили и привезли в Трясухино. Там же немцы, видимо, дознались, в чьей хате прятались разведчики, и с хозяевами-стариками, мстя за троих своих солдат, зверски расправились. Позже, вероятно, сожгли и хуторок.
— Ну, вот видишь, — внимательно выслушав, сказал Толян, — как все не просто. Разузнать бы все подробно, а это только на месте и можно. Федулкину Василию все рассказать надо. Да и еще вопрос возникает: как про стариков-то, ты говоришь, фашисты дознались? А может, донес кто-то? Так-то вот. Одним словом, побывать надо, — закончил он убежденно.
Солдатову хотелось, чтобы этот вечер стал самым приятным, и он решил показать им Александровский сад. Возвращались по Калининскому проспекту пешком.
Было тепло, накрапывал реденький дождь. Они не торопясь шли вдоль сплошных витрин. За ними поднимались стеклянные дома. Стены убегали вверх и светились золотистым плотным светом.
— Вот, Толян, мечта. Десять лет назад и подумать об этом нельзя было. Красиво?
— Красиво, — спокойно и, как показалось Солдатову, разочарованно сказал Глыбов.
Галя разглядывала витрины, где за стеклами неподвижно и страшновато улыбались манекены. Она с завистью смотрела на модно одетых женщин, и они ее чуть не потеряли. Глыбов взял жену за руку и неожиданно тихо, ласково сказал: «Купим, все купим, как время будет».
Так дошли они до ресторана, и Солдатов предложил зайти в бар выпить по коктейлю.
Солдатов постучал, и швейцар, приоткрыв створку, неожиданно механически, без всяких интонаций, бросил:
— Мест нет. Ни одного.
— А, пойдем отсюда, — проскрипел Толик и, положив Гале руку на плечо, мотнул Солдатову головой.
Солдатов быстро сунул руку в карман брюк и наткнулся на измятую рублевку. Вытащив из кармана кулак, ткнул им в дверь. Швейцар величественно шагнул вперед, но смотрел он почему-то в сторону. Солдатов оглянулся: сзади приближалось к двери несколько человек.
Дородная ливрея распахнула дверь, склонила голову и пропустила высокого молодого человека с хорошей спортивной фигурой, двух дам и четвертого — очень прилично одетого, лет тридцати пяти мужчину, небольшого роста и довольно изящного. Ни на них, ни на швейцаре эти четверо не задержали внимания.
Ливрея снова загородила дорогу. На счастье, в это время две молодые пары легкомысленно решили покинуть недоступное для Солдатова и его гостей место. Швейцар с гостеприимным полупоклоном тут же отодвинулся в сторону, и Солдатов подумал: хорош бы он был, если бы солидному привратнику пытался сунуть измятую рублевку.
За стойкой было свободно, но туда не хотелось. Кто знает, когда они увидятся еще — за столиком разговаривать удобнее. Оглядевшись, Солдатов нашел два свободных места и, усадив Галю, пошел за коктейлями.