Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты сегодня днем радио не слышал? – наконец спросил он у Синцова.

– Нет, я на полях был. А что?

– Польскую сводку передавали. Уверяют, что у них вроде все в порядке. А немцы, наоборот, говорят, за Нарев вышли и Остроленку взяли.

Редактор пересек кабинет и достал из шкафа том Малой советской энциклопедии, лежавший отдельно от других и заложенный газетой.

– Вот гляди, – сказал он, кладя на стол книгу и раскрывая ее на карте Европы. – Остроленки на карте нету, а Нарев – вот. Река неширокая, я на этом Нареве в четырнадцатом году был. – Он взял спичку и, обломав головку, приложил к карте. – А от Остроленки до Гродно двухсот верст нет, видишь?

И, зажав пальцами немного больше половины спички, показал ее Синцову.

– Если немцы будут наступать по десять верст в день, даже по девять, то через три недели будут в Гродно.

Он сказал это с таким огорчением, что молчавший в течение всего разговора застенчивый, только два месяца назад окончивший педвуз Казаченко невольно спросил:

– А чего вам в этом Гродно, Андрей Митрофанович? Немцы и не такие города берут. Я сегодня слышал – они уже Краков обстреливают.

– А то мне Гродно, что я сам гродненский, – сказал редактор. – Не из самого Гродно, а из Поречья, Гродненской губернии. От Гродно двадцать восемь верст.

– Выходит, вы за границей родились? – наивно спросил Казаченко.

– Это у тебя выходит, по молодости твоих лет! – отозвался редактор. – А у меня выходит, что если бы мы в двадцатом году панам дали покрепче, полностью всю свою Беларусь вернули, так я бы сейчас, наверное, не здесь, а дома, в Поречье, газету редактировал. А здесь вместо меня Синцов сидел бы редактором, а не страдал в моих заместителях. Ему уже давно пора редактором быть!

Синцов посмотрел на повестку военкомата и усмехнулся этой запоздалой похвале.

– Может быть, и смешно, – обидчиво сказал редактор, по-своему (и, как всегда, неверно) угадывая мысли Синцова. – Конечно, я политик районного масштаба, но ты вот скажи мне…

Собственная мысль так взволновала редактора, что он решил ее высказать, несмотря на обиду.

– Пакт пактом, а факт фактом. В двадцатом году мое Поречье за белополяками осталось, а теперь, того и гляди, к фашистам перейдет. Что ты на это скажешь?

Но Синцов не знал, что сказать на это. Идет новая мировая война, отступают поляки, наступают немцы… И чем все это кончится – неизвестно.

– Ладно, Иван Петрович, сдавай дела и ступай домой. В случае если не отобью тебя, мы тут с Казаченко сами тебе часам к двенадцати все заготовим – и документы и деньги, – сказал редактор с чуть заискивающей интонацией, потому что мысль о войне все сильней овладевала им, а первоначальная надежда, что удастся отбить Синцова, с каждой минутой казалась все несбыточнее.

Когда Синцов вернулся, на одной половине стола было накрыто к ужину, а на другой Маша доглаживала ему рубашки то и дело тыльной стороной руки откидывая волосы с потного лба.

– Ну что? – спросила она, держа на весу утюг.