Пятнадцатого сентября японцы организовали звездный налет на все полевые аэродромы нашей авиации. Наши поднялись навстречу, и вскоре в воздухе сражалось несколько сот самолетов.
Японские и наши истребители, исчерпав запас горючего, по нескольку раз возвращались на базы. Пока заправлялись одни, на смену им прилетали другие. Воздушная карусель шла над степью весь день. Только в пятом часу в небе стало тихо; лишь там и сям над степью курились далекие тонкие столбы – догорали сбитые самолеты.
Полынин, обессилевший после шести вылетов, лежал ничком под плоскостью; от долгого пребывания на высоте у него в ушах звонило сразу два телефона.
Он лежал и думал, что если ребята в горячке не наврали и земля все подтвердит, – группа сбила шесть самолетов. Неплохой результат, хотя, будь здесь Козырев, он бы в такой карусели непременно сбил сам еще один, а то и два.
«Интересно, где теперь Козырев?» Полынин вспомнил о сегодняшней статье в армейской газете. Статья была перепечатана из «Правды» и называлась «О внутренних причинах военного поражения Польши».
Быть может, Козырев не так уж прогадал, улетев в Москву. Если теперь там, на западе, что-нибудь начнется, можно быть уверенным, что он окажется в бою в первый же день.
– Товарищ командир группы!
По голосу это был Соколов. Полынин перевернулся с живота на спину и сел.
– Садись, – сказал он.
– Разрешите слетать. – Соколов, не садясь, приложил руку к шлему.
– Давай.
Посмотрев на затянутое тучами небо, Полынин подумал что японцы, потеряв столько машин, едва ли еще раз появятся сегодня.
– Давай, – повторил он и снова лег на живот.
Соколов уже две недели каждый день после боевой работы, заправив полный бак, вылетал на поиски брата, о котором ни воздух, ни земля так и не дали никаких сведений. Полынин для себя уже давно нашел единственное объяснение: самолет упал в солончаковое озеро, развалился на куски, их бесследно затянуло под воду. Но говорить Соколову об этом Полынин не решался – тот все еще жил поисками и даже матери не хотел писать о случившемся. Подумав об этом, Полынин вспомнил о собственной матери.
Бортмеханик Бакулин так и не полетел в Москву к Козыреву, и Полынин уже две недели носил в кармане гимнастерки потершиеся на сгибах свое и артемьевское письма. Только сегодня ему позвонили знакомые бомбардировщики-ночники и сказали, что завтра наконец пойдет машина в Москву.
Надо было написать новое письмо матери и послать его к ночникам с полуторкой. Можно было бы, конечно, послать матери еще коробки две-три китайского печенья, которое продается в ларьке «Монценкоопа», оно неплохое на вкус, но уж больно ядовито раскрашено красным и зеленым. Пожалуй, лучше не надо, а то мать еще, чего доброго, испугается, что он вместо ее пирогов ест здесь такие вещи.
Полынин улыбнулся этой мысли, пересилив усталость, встал и пошел к палатке. Едва он вошел, как позвонило непосредственное авиационное начальство. На восемнадцать часов Полынина вызывал к себе командующий.
– У меня дежурного У-2 нет, костыли меняет, – сказал Полынин. – Разрешите подлететь на боевой машине?
Начальство помолчало, подумало, сказало: «Ладно, летите», – и положило трубку.
До Хамардабы на истребителе всего четверть часа лету. Взяв с собой, кроме шлема, фуражку, чтобы в ней явиться к командующему, Полынин через пять минут был в воздухе.
ebooksa