– Как же тебя теперь собирать-то? – встревожилась мать. – Обмундирование у тебя все старое, майорское…
– А какая разница? – сказал Полынин. – Запасные шпалы у вас найдутся?
Он знал, что у матери есть старая жестяная коробка из-под монпансье, где специально хранятся запасные целлулоидные и матерчатые подворотнички, петлицы, привернутые к картонке шпалы и даже кубики, сохранившиеся с того времени, когда он был старшим лейтенантом.
Мать кивнула, помолчала и сказала:
– Как же так? Полковника присвоили, а назначения не дали?
За этим вопросом был другой, не заданный, главный, интересовавший ее: полетит ли сын в Польшу, куда сегодня утром вошли наши войска, или останется при штабе в Минске?
– В Минске навряд ли задержусь, – понял вопрос матера Полынина. – Но, скорей всего, все это ненадолго, временно.
– А по мне, пусть лучше бы ты куда надолго поехал служить, – неожиданно сказала мать, – чтобы там и квартира была, и меня бы взял с собой. А то приезжаешь-уезжаешь, а я тут сиди, как кукушка в чужом гнезде.
– Почему же в чужом?
– Конечно. Только разговор, что дали квартиру, а ты и не жил в ней. Мебель без тебя расставляла.
– Ну и слава богу. Буфет-то новый?
– Купила. С книжки с твоей деньги взяла.
– И хорошо сделали.
– А я словно чувствовала, что ты приедешь. Видишь, одетая. И пироги сегодня утром испекла. Со скуки. Хожу целыми днями по квартире одна.
– Так для кого же вы пироги-то испекли?
– Не знаю. Тебе собирать ужин или ты с товарищами покушал?
Она сказала это без укоризны. Она знала, что сын любит проводить свободное время с товарищами, помнила их всех за все годы службы сына в разных гарнизонах и по некоторым, особенно полюбившимся ей, даже скучала, спрашивая об их судьбе и огорчаясь, если Полынин ничего не мог ей ответить.
– А что же, соберите, – сказал Полынин, – поужинаем с вами, я только чай пил.
– Пироги подогреть, или так?
– Можно и подогреть.