Из блиндажа поспешно вышли Саенко, Худяков и Шмелев
– Пора! – сказал Артемьеву Шмелев. – Звонят, что появились, машут!
Они прошли двести шагов по ходу сообщения. Он кончался круглой выемкой с земляным пулеметным столом, на котором был установлен «максим».
Впереди, метрах в шестистах, стояло пятеро японцев; двое размахивали большими белыми флагами.
– Ну что ж, – сказал Шмелев, глядя на японцев, – поднимайте белый флаг. Есть он у вас?
– Есть. Готов, – ответил Худяков.
– Втыкайте и идите.
– А с собой не брать? – спросил Худяков. – У нас и маленькие флажки, чтобы с собой взять, приготовлены.
– Здесь воткните один большой флаг – и довольно с них! – сказал Шмелев.
– Еще раз разрешите уточнить, – сказал Худяков. – Если они нас будут приветствовать, – отвечать на приветствие?
– Разумеется.
– А если будут руки протягивать?
– Ну, уж это глядите по обстановке… – развел руками Шмелев, сам не знавший, что на это ответить.
Артемьев еще раз взглянул в японскую сторону. Японцы стояли все на том же месте и размахивали флагами.
Саенко взял белый флаг, прибитый к толстой палке от японских санитарных носилок, и с силой воткнул древко в бруствер окопа.
Худяков вылез первым, за ним Артемьев, Кольцов и старшина. Около проволочных заграждений Кольцов и старшина забежали вперед, подняли с двух сторон рогатку и оттащили ее в сторону, открыв проход.
Впереди, до самых японских окопов, расстилалось ровное пространство, покрытое мелкими кочками, на которых, как чубы, торчали длинные пучки травы. Среди кочек валялись брошенные японские винтовки; справа, поодаль, виднелось несколько тесно лежавших полуистлевших трупов; слева, прямо из земли, торчало крыло самолета в таком положении, словно весь самолет был боком закопал в землю. То здесь, то там, застряв в пучках травы, не в силах оторваться и покинуть это печальное место, трепетали на ветру исписанные иероглифами полинявшие клочки рисовой бумаги.
Артемьев обошел кучку мин, лежавших рядом с разорванным стволом миномета, и, перестав смотреть под ноги, поднял глаза. Их и шедших им навстречу японцев теперь разделяло всего сто метров. Вдали были видны силуэты вылезших из окопов японских солдат; еще дальше, за пологими сопками, курились чужие дымы – то ли кухонь, то ли костров, на которых японцы жгут трупы.
И Артемьев, и Худяков, и шедшие позади них Кольцов и старшина испытывали в эту минуту одно и то же странное чувство возбуждения, – они шли по открытому месту, по не прибранной после боев ничьей земле, навстречу размахивавшим белыми флагами людям в чужой форме, людям, которых они до сих пор на таком расстоянии видели чаще всего или убитыми, или в последнюю секунду перед тем, как убить их.
– Вы перчатки надели? – отрывисто, на ходу, спросил Худяков.