Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы

22
18
20
22
24
26
28
30

– Вы ведь ненадолго идете? – на полпути к квартире Климовича спросил техник-интендант. – А то ужин будет готов к двенадцати ноль-ноль. У меня приказ – значит, все! – На его толстеньком лице изобразилась строгость.

– Ненадолго, – подтвердил Артемьев и сказал, что он, собственно говоря, с женой Климовича даже и незнаком и не имеет к ней никакого поручения от мужа, потому что не предполагал, что окажется на Ундур-Хане, но раз уж попал сюда, хочет зайти.

– Ну и правильно! – одобрил техник-интендант. – Наш комиссар прилетал сюда сразу после боев, три недели назад, – собирал в клубе семьи комсостава, рассказывал им о бригаде. Трудная была задача – потери в личном составе большие, без слез, конечно, не обошлось… Но комиссар ничего, справился, хоть и недавно у нас, некадровый. – Техник-интендант проговорил последнюю фразу чуть-чуть свысока.

– А что там теперь считаться – кадровый, некадровый: бригада вон сколько из боев не выходила! Теперь у вас все – кадровые, – сказал Артемьев.

Технику-интенданту показалось, что Артемьев нарочно сказал про бои, чтобы поставить на место его, просидевшего все это время в Ундур-Хане. Он насупился, целый квартал молчал, но потом не выдержал и стал рассказывать Артемьеву, что знаком с Климовичем давно, с Белоруссии, и даже помнит, как Климович женился на своей Любови Васильевне – она тогда работала вольнонаемной машинисткой в штабе корпуса в Бобруйске.

Люба гуляла с Маей после обеда вдоль маленького чахлого палисадника перед их домом. Несмотря на все старания Любы и Русаковой, в этом году лето почти все выжгло, – только крученый паныч, семена которого еще зимой пристали покойному Русакову, поднимался по веревкам до самых окон да выжившие кусты золотых шаров желтели на фоне беленой стены.

Мая недавно научилась ходить и передвигалась самостоятельно, держась одной рукой за тонкую планку, прибитую к огораживавшим палисадник низким столбикам. Шедшая рядом, готовая подхватить ее, Люба вдруг увидела приближавшегося со стороны штаба техника-интенданта Ялтуховского и рядом с ним незнакомого, рослого, рыжеватого капитана.

При виде этого вдруг появившегося с Ялтуховским человека у Любы упало сердце. Почему незнакомый? Почему с Ялтуховским? И почему к ним? После того как Русакову с детьми недавно переселили в новую, обещанную ее мужу квартиру, здесь, кроме Климовичей, не жила ни одна командирская семья.

– А вот и Любовь Васильевна, – бойко сказал Ялтуховский, останавливаясь в трех шагах от Любы.

Перед Артемьевым, слегка нагнувшись и держа за руку смешную курносую девочку, стояла молодая красивая женщина в тапочках на босу ногу и в коротком, до колен, ситцевом, платье. У нее были встревоженные глаза.

– Знакомьтесь, Любовь Васильевна, – все так же бойко продолжал Ялтуховский. – Товарищ капитан не дальше как вчера видел вашего Константина Антоновича.

– Я надеюсь, ничего не случилось? – сказала Люба спокойным голосом, хотя в глазах ее все еще была тревога.

Говоря это, она протянула Артемьеву левую руку. Правой она держала руку дочки.

– Ровно ничего не случилось, – сказал Артемьев, пожимая руку Любы. – Просто мы с Костей старые товарищи. Я Артемьев. Я вчера его видел, а сегодня случайно оказался здесь и решил зайти – рассказать вам о нем, как говорится, из первых рук и сразу же для начала: жив и здоров, все в порядке.

– Я очень вам рада.

Артемьев увидел, что это правда – по ее глазам, в которых наконец исчезло выражение тревоги, – и подумал: он правильно сделал, не отступив от первого побуждения и зайдя к ней.

– Что ж мы стоим? Пройдемте к нам, – предложила Люба продолжая держать дочь за руку и делая возле нее круг, чтобы повернуть ее в направлении к дому.

Ялтуховский попытался взять девочку за вторую, свободную руку, но Мая вывернулась и ухватилась за ноги матери.

– Вот видите, – сказала Люба, нагибаясь и подхватывая дочь на руки, – месяц не заходили, и она уже не считает вас за своего знакомого. Надо чаще заходить.

– Заботы, Любовь Васильевна, заботы, – значительно отозвался Ялтуховский.