Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы

22
18
20
22
24
26
28
30

– У вас же инструкция – не вступать с ними в переговоры, – тоже шепотом, оборачиваясь на ходу, сказал Артемьев.

– А я не с ними вступаю, а с вами.

– А они слушают.

– А черт с ними, пусть слушают, – сказал Иванов. – Все равно ихний рабочий класс когда-нибудь их к стенке поставит!

Наконец все гуськом дошли до конца прохода между носилками и остановились; в небе нарастал прерывистый гул, и Артемьев, повернувшись на восток, увидел четыре низко шедших японских транспортных самолета. Через несколько минут они сели. Три оказались пустыми, из четвертого сначала вышли двое японских военных врачей, потом высыпало полтора десятка солдат, и лишь после этого санитары вынесли на носилках двух наших тяжелораненых, подлежавших передаче. По списку Артемьева, одни из них был лейтенант-танкист Дремов, другой старший сапер Колесов.

Первым вынесли лейтенанта. Его наголо обритая голова была беспомощно, как у подстреленной птицы, закинута за край носилок.

– Одна нога ампутирована до таза, – сказал подошедший вместе с Артемьевым к самолету наш военврач, приподнимая оборванную шинель, которой прямо поверх перевязок, без простыни, был накрыт раненый. – И, кажется, начался гнойный процесс, – добавил он, хотя Артемьев уже и сам почувствовал запах гниющего тела.

Лейтенант облизал губы, открыл глаза, увидел наклонившиеся над ним лица Артемьева, врача и танкиста, попробовал приподнять голову, не смог и бессильно заплакал.

– Ну и гады! – сквозь зубы выдохнул Иванов, глядя вверх и как будто ни к кому не обращаясь, но в то же время нарочно тесня плечом стоявшего рядом с ним японского полковника.

– Что? Как вы сказали? – отодвигаясь, спросил японец.

– Ничего он не сказал, – ответил Артемьев, заслоняя собой Иванова и за спиной делая ему рукой жест, чтобы он отошел. – А вот я… – Он уже увидел вторые носилки – со старшиной Колесовым, грязным, небритым, полуголым, лежавшим тоже под рваной шинелью, в гимнастерке с выдранным до плеча рукавом – Я не приму от вас в таком виде наших раненых.

– Как? Почему? – быстро заговорил полковник. – Мы же сдаем их так, точно так, как они попали к нам в плен.

– Не приму, – упрямо, с ненавистью повторил Артемьев – пока врачи не составят с моим врачом акт о состоянии ранений и об антисанитарном виде, в каком доставлены люди.

– Такие акты не входили в соглашение, – холодно возразил японец.

– Начинайте писать акт, – повернулся Артемьев к нашему военврачу.

– Это произвол, – сказал полковник. – Мои военные врачи не будут подписывать такой акт.

– А не будут – так не будет и обмена пленными, – сказал Артемьев и увидел, как лежавший вместе с носилками на земле старшина приподнялся на локтях и потянулся к нему с выражением отчаяния на лице.

– Можете поднимать в воздух свои самолеты, – жестоко добавил Артемьев. – Ваши раненые пока останутся у нас.

– Это произвол, – повысил голос японец. – Наше командование пошлет протест вашему командованию, и вы за это поплатитесь.

– Ничего! Поднимайте в воздух самолеты! – повторил Артемьев, готовый чем угодно поплатиться завтра, лишь бы не уступить сейчас.