Причиной смерти было установлено утопление, хотя никто не понимал, почему Свóбода утонул. Он был неплохим пловцом.
В нашем случае причина смерти будет однозначна: кислородное голодание. Обитатели некоторых коек уже выглядели так, будто они отошли в мир иной во сне, мирно и безмятежно, с трубками во рту. Этим лежащим навзничь телам нужно было только сложить руки, чтоб завершить образ.
Не слишком ли затягивается этот суд божий? Мастерство твое взвешено на весах, и найдено мастерство недостаточным, говорит Господь. Будут стенания, скрежет зубовный, говорит Господь.
И вот оно снова — страх, нахлынувший в мое горло откуда-то между лопаток, поднявший ребра грудной клетки и распространившийся на все мое тело. Я даже мог чувствовать его покалывание в своем пенисе. У повешенных часто возникает эрекция, я знал это — или все-таки этому есть какая-то более физиологическая причина?
Командир «Бисмарка»[54] все еще думал о своем фюрере, когда наступила решающая сражение. Он воплотил свои сантименты в сигнал: «… в последний бой … бессмертная преданность …» или какие-то другие слова равно поучительного склада. Человек во вкусе нашего Номера Первого.
U-A была плохо оборудована для подобной патетики. На такой глубине мы могли составить экзальтированную радиограмму, но не могли ее отослать. Фюреру придется обойтись без последнего сообщения от U-A. Воздуха здесь внизу не хватит даже для лебединой песни, если мы надумаем исполнить Deutschland über alles.[55]
Бедняга старина Мартельс! Большая ошибка — записаться на «Бисмарк» — и в то же время повод посмеяться. Мартельсу нужен был еще только значок боевого корабля для завершения коллекции, и именно поэтому он настоял на переводе. Теперь его юная вдова может радоваться, глядя на доставшуюся ей по наследству коллекцию побрякушек.
Что они чувствовали после того, как торпеда повредила их рулевое устройство и они стали описывать циркуляцию? К тому времени, когда спасательным судам «Кастор» и «Поллукс» было приказано выйти из Бреста, всё на борту «Бисмарка» было превращено в металлолом и пушечное мясо.
Dulce et decorum est pro patria…[56]
Битва при Лангемарке! Как они пичкали нас этим чертовым фиаско в колледже! Я вспомнил, как выучил отрывок к годовщине битвы при Лангемарке и прочел его наизусть на торжественном собрании. Как там это было написано? Постарался вспомнить, пару раз моргнул и вспомнил слово в слово:
Затем произошло несравненное: в ночной атаке — одной из бесчисленного множества — в конце октября 1914 года, среди уже спадавшего града вражеского огня и при свете дикого мерцания дымов битвы, кристаллизовавшихся в красные агатовые огни, массы молодых людей, решившихся биться до последнего, и ведомые как бы единым духом, неожиданно возникли из складок местности или просто поднялись с земли и с песней на устах — а за ними последовали и другие, которых они увлекли за собой — пошли навстречу своей смерти.
Как-нибудь надо будет процитировать этот отрывок для старшего помощника — ему должна понравиться заключенная в нем сентиментальность.
Неудивительно, что им удалось вбить столько этого в нас — дерьмо липнет.
Мрачные видения ушли. Я убежал от них к Симоне. Я беззвучно произнес ее имя — один раз, другой, снова и снова, но чары пропали. Ее образ был как блеклый снимок. Я уставился в переборку перед собой.
На месте Симоны там появилась Шарлотта. Шарлотта с грудями-тыквами, которые раскачивались как колокола, когда она поднималась на руках и коленях.
Другие женские образы пробились на поверхность. Инге из женского вспомогательного персонала. Комната в берлинском отеле, в которой размещался офис командования железнодорожных перевозок — больше похожий на гостиную, чем на спальню. Света нет, потому что отсутствуют шторы затемнения. Я ощупью нашел Инге. Она направила меня в себя, раздвинув бедра.
«Не останавливайся, ради Бога! Продолжай! Только не останавливайся. Вот так, и вот так, и так, и так…»
Её сентиментальное лицо. Её влажный язык, блуждающий по моей шее. Её сочащийся слюной рот. Клубки слюны, вымокшие волосы на лобке. Я провел ладонью по ее скользким, вздувшимся губкам. Её тело подрагивало как желе. Нажим ее бедер. Её Полет Валькирии — вставание на дыбы, погружения, покачивания и ныряния, мускусный запах, вырывающийся из ее кожи.
А та, с волосами в стиле Медузы? Секретарша из женского журнала. Десять к одному — у нее была фальшивая грудь. Почему бы еще она никогда не раздевалась? Никаким образом нельзя было заставить ее сделать это. Похотливая как чертовка, но никогда не сбросит с себя даже ниточки. Всегда одна и та же прелюдия: что-нибудь съешь — может быть, бутерброд? И неизменная пара свечей. В конце концов она укладывалась в постель. Нечего валять дурака, как она это называла, но всегда оставалась одетой.
Воздушный налет почти закончился. Я залатал окно картонкой. Настоящий джентльмен всегда выказывает свою признательность за оказанные услуги.