Затем послов у стола своего принимали маршалы и поднимали щедро по поручению короля, а те, запьянев, сами говорили разные речи и насмешки, но ответов также хватало.
Им не дали слишком хорошо рассматривать лагерь и на вопросы охотно не отвечали, но их до следующего дня должны были терпеть, пока одарённые, они не исчезли. Каждый получил по овечьему кожуху и по позолоченному кубку, лишь бы уехали прочь.
В Сулейе король уже имел около себя чуть ли не все свои силы, кроме великополян и Мазуров, которые собирались с ним соединиться лишь у Вислы. Туда так же хотели прибыть чехи с моравами, Сокол, Сарновский и другие с наёмными войсками, обозами, телегами, пушками и провизией, которые разными дорогами были привезены к Червинску.
Всё до сих пор складывалось очень успешно, у Ягайлы тоже были хорошие мысли, хотя выпадали на него и мрачные дни, когда он мало говорил и доступ к нему не был безопасен. Рыцарство шло с великим воодушевлением, напевая песни, бряцая мечами, сверкая доспехами, а утром и вечером собираясь на молитвы. И где лагерем останавливались, палатку-часовню разбивали, дабы служба Божья не прекращалась. Король ежедневно слушал мессы, прежде чем сесть на коня.
Десятидневное перемирие позволяло войскам не спеша дотянуть до самых тевтонских границ.
Почти не было в том стягивании ни случайности, ни вреда: удивительно было то, откуда такие толпы вооружённых людей стягиваются с разных сторон и почти чужих друг другу. Только в Сеймицах у пруда, когда палатки разбивать только что начали и о еде думать, на войско напала суровая гроза. Это было субботним днём и как раз собирались угощаться рыбой, так как её было предостаточно, когда в палатке Добка из Олесницы, который со своими сидел возле своей миски с рыбой, молния ударила в самую миску, рыбу спалила полностью и уничтожила так, что от неё ничего не осталось, никого из сидящих не задев. За настоящее чудо посчитали, что закончилось только сильной тревогой. На св. Петра и Павла дотянулось войско до Козлова у Бзуры, там в воскресный праздник вместе провели молебен.
Немного беспокоились, ожидая вестей от Витольда, когда гонец от него прибыл к Ягайле, сообщая, что он со всеми своими силами стоит у Нарева, не смея перейти через него, опасаясь, как бы неприятель неожиданно не напал с тыла, либо со стороны. По этой причине ему для обороны послали ссразу несколько хоругвей.
Так тянулось войско далее до Козениц, где был тот славный мост, для него построенный, по тем временам особенный и невиданный. Был он первый такого типа, используемый для переправы, и такой крепкий, что по нему не только всё войско, но пушки и каменные ядра, и телеги с провизией безопасно могли переправить на противоположный берег в лагерь, где чехи своим мастерством устанавливали табор.
Здесь королю сообщили о Витольде, навстречу которому с великолепным отрядом ехал Ягайло на приветствие, и проводил его до того моста, укреплённого огромными кобылицами у берегов и окружённого стражей.
Почти всё рыцарство высыпалось навстречу Витольда, который сам имел панскую фигуру и красивый кортеж, но его армия, особенно татары, выглядели дико, шли недисциплинировано и вооружены были плохо.
Ягайлово рыцарство в железном панцыре имело превосходное вооружение, длинные копья и далеко достягающие; у татаров и Литвы оружия и доспехов было слишком мало, копья лёгкие и короткие, а люд шёл толпами, кучами и шумно.
Лишь позже их отсортировали и поставили в хоругви и ряды, согласно росту и силе.
Затем оба войска вместе начали медленно переходить через мост, хоругви со старшиной во главе либо, как на процессии, в порядке… и сразу на другом берегу разбивали палатки. Тут так же сразу рядом с королевской установили первую большую палатку, предназначенную под часовню, в которой был хор и всё, чего требовал костёльный порядок.
В праздник Благовещения Богородицы ехал король к Червенску в монастырь на молебен со значительной частью своего рыцарства. Там его ожидал Яков, епископ Плоцкий.
Месса для войска, которое в костёле поместиться не могло, отправлялась на холме перед стенами, у специально поставленного алтаря, рядом с которым так же был возведён и амвон для епископа, увешанный коврами.
С него епископ Яков должен был по-польски для толпы собравшихся произнести речь, убеждая тех, которые бы какие проблемы с совестью могли иметь, что война против немецкого Ордена справедливой была и тысячими несправедливостей, злодеяниями и жадностью их ненасытной вызвана.
А был этот епископ Яков человеком не только учёным от книг, но вдохновлённым и красноречивым так, что когда за обиды к мести немцам начал к Богу взывать, шум поднялся и крики, словно в то же мгновение, кто жив, хотел бежать и воевать с ними. Все слушали в сильном волнении и мечи в ножнах бряцали оттого, что по ним нетерпеливо ударяли руки. Не один, который холодным сюда пришёл, вернулся разгорячённым.
Также здесь в лагере под Козеницами и Червенском послы венгерских господ, которые якобы мир хотели заключить между Ягайлой и крестоносцами, едучи из Торуня, прислали поляка Добеслава Скорачевского с просьбой, чтобы им король назначил день аудиенции. Поскольку требования крестоносцев были им уже известны, они хотели услышать королевские.
Когда Добеслав прибыл в лагерь и известил о себе, король посоветовался с князем Витольдом, какой бы дать ответ. Оба они отлично знали немцев и Орден и хорошо знали, что эти переговоры ни к чему привести не могли. Не хотели их, однако, отвергать, дабы не говорили, что жадными были до войны, а мир презирали.
Итак, занёс подканцлер ответ Добеславу, что король следующую субботу и воскресенье назначает на аудиенцию, но места указать не может, так как войско, двигаясь дальше, определённых назначенных пунктов не имеет.