4. Даруй мне приседящую престолу Твоему премудрость и не отринь меня от отроков Твоих,
4. «Даруй мне приседящую престолу Твоему премудрость…» Поэтическое олицетворение Премудрости, как и выше (VI:14).
«Не отринь меня от отроков Твоих» — ср. II:13 ст.
5. ибо я раб Твой и сын рабы Твоей, человек немощный и кратковременный и слабый в разумении суда и законов.
6. Да хотя бы кто и совершен был между сынами человеческими, без Твоей премудрости он будет признан за ничто.
7. Ты избрал меня царем народа Твоего и судьею сынов Твоих и дщерей;
8. Ты сказал, чтобы я построил храм на святой горе Твоей и алтарь в городе обитания Твоего, по подобию святой скинии, которую Ты предуготовил от начала.
5–8. Царь мотивирует свою просьбу обстоятельствами личной жизни, причем в 5–6 ст. он указывает на свою природную слабость, общую у него со всеми прочими людьми, а 7–8 ст. на высокое назначение, данное ему от Бога: 1) быть царем Израиля и 2) построить храм.
9. С Тобою премудрость, которая знает дела Твои и присуща была, когда Ты творил мир, и ведает, что угодно пред очами Твоими и что право по заповедям Твоим:
9–12. Выполнить свое высокое назначение царь может только при помощи Премудрости, как Божественной силы, поэтому он просит Бога ниспослать ее от Святых небес.
9. «Премудрость… знает дела Твои…» (см. VIII:4); «присуща (παρούσα) была, когда Ты творил мир». Здесь мысль не об одном только присутствии премудрости при творении, но и об участии в творении (ср. Притч III:19 [340]; VIII:22 [341]).
10. ниспошли ее от святых небес и от престола славы Твоей ниспошли ее, чтобы она споспешествовала мне в трудах моих, и чтобы я знал, что благоугодно пред Тобою;
10. «Ниспошли ее от святых небес…» Небо называется святым, как место присутствия Божества. Однако, если здесь Бог с премудростью представляется обитающим на небе, то в других местах нашей книги идея вездеприсутствия Божества выражена весьма определенно (см. I:7; VII:22); из этого следует, что слово «небо» нельзя здесь брать в буквальном и топографическом смысле, а представлять следует символически, как сверхчувственный бесконечный мир.
«От престола славы Твоей ниспошли…» «Престол славы» — образ величия Божия.
11. ибо она все знает и разумеет, и мудро будет руководить меня в делах моих, и сохранит меня в своей славе;
12. и дела мои будут благоприятны, и буду судить народ Твой справедливо, и буду достойным престола отца моего.
13. Ибо какой человек в состоянии познать совет Божий? или кто может уразуметь, что угодно Господу?
13–17. Молящийся снова возвращается к своей личности и дает своим мыслям общее направление. В то время, как до сих пор он говорил относительно своего назначения, как царя, теперь он говорит о себе, как о человеке вообще, что без мудрости для него невозможно познание божественной воли, и причину этого указывает (15 ст.) в зависимости человеческого духа от материального тела.
13. Ср. Ис XL:13 [342]; Иудифь VIII:13–14 [343]; Рим XI:34 [344]; 2 Кор III:5 [345].
14. Помышления смертных нетверды, и мысли наши ошибочны,
15. ибо тленное тело отягощает душу и эта земная храмина подавляет многозаботливый ум.
15. «Тленное тело отягощает душу». Прилагательное «тленный» (φθαρτόν), каким здесь названо тело, по своему значению близко подходит к понятию материальный, земной отсюда скоропреходящий, бренный.
«Эта земная храмина подавляет многозаботливый ум». Сравнение тела с храминой часто встречается в Св. Писании (Иов IV:19 [346]; Ис XXXVIII:12 [347]; 2 Kop V:4 [348]; 2 Пет I:13 [349]), весьма употребительно оно было и у древних философов: пифагорейцев и неоплатоников. У евреев этот образ указывал только на непостоянство и бренность настоящего; у греческих философов, у нашего писателя и у Филона это сравнение содержало еще в себе указание на истинную жизнь души человека до соединения с телом, в сравнении с которой настоящая жизнь есть только временное обитание в земной «храмине». Условия жизни души в этом мире неблагоприятны для нее. Тленное тело в которое она вошла, подавляет ее стремления к небесному и божественному. Как некая тяжесть, тело увлекает душу долу, к земле; как темница, «земная храмина» эта стесняет и ограничивает умственный взор человека областью тленного.
16. Мы едва можем постигать и то, что на земле, и с трудом понимаем то, что под руками, а что на небесах — кто исследовал?
16. Выражение «то, что под руками» означает непосредственную близость (XIX:3) и отсюда доступность и легкость познания предмета.
«Мы едва можем постигать и то, что на земле, а что на небесах — кто исследовал». Говорит ли здесь писатель о непостижимости сверхчувственного мира, или у него речь только о неизвестности для человека предопределения Божия о нем? В пользу последнего толкования говорят 13 и 17 ст. этой главы. Подобная мысль выражена в Ев. Иоанна III:12 [350].
17. Волю же Твою кто познал бы, если бы Ты не даровал премудрости и не ниспослал свыше святаго Твоего Духа?
17. Стих этот устанавливает тождество Премудрости и Духа Божия (ср. I:5; VII:7–22). Однако на основании данного места, как и указанных параллельных, нельзя сказать с точностью, представлял ли писатель нашей книги Божественную Премудрость личным существом, или же разумел под ней Божественную духовную силу, ибо в некоторых местах книги понятие о ней переходит в понятие о свойстве и действии Божием в мире и человеке.
18. И так исправились пути живущих на земле, и люди научились тому, что угодно Тебе,
19. и спаслись премудростью.
18–19. Здесь, очевидно, конец молитвы, так как в следующей главе о Боге говорится уже в третьем лице (X:5 и 10 ст.).
Глава X
1–2. С самых первых времен существования человека премудрость создавала его благополучие и счастье, а отступления от нее вели к погибели: примеры — Адама, 3. Каина, 4. Ноя, 5. Авраама, 6–8. Лота и содомлян, 9–12. Иакова, 13–14. Иосифа, 15–21. еврейского народа, выводимого из рабства Моисеем, и египтян.
10-ая глава содержит в себе ряд отдельных примеров из древнейшей истории, начиная с Адама и до выхода евреев из Египта, которыми писатель доказывает, что премудрость всегда давала людям блага, а презрение ее влекло за собой печальные последствия. Премудрость является здесь, как руководящая и вспомоществующая божественная сила, как посредница между Богом и Израилем. Однако при этом понятие Божественной и человеческой мудрости писатель часто объединяет до такой степени, что не всегда можно различить, какое из них преобладает; существа дела это не меняет, потому что человеческая мудрость, по мысли писателя происходит от Божественной и в ней имеет свое постоянное основание. Понятие о Божественной Премудрости писателем иногда расширяется до понятия провидения вообще, а мудрость человеческая у него является синонимом благочестия и познания Божественной воли.
1. Она сохраняла первозданного отца мира, который сотворен был один, и спасала его от собственного его падения:
2. она дала ему силу владычествовать над всем.
1–2. Приводится пример Адама, который называется «первозданным отцом мира». «Отец мира» выражает мысль о том, что Адам был родоначальником всего человечества; прилагательное «первозданный» (VII:1) определяет происхождение первого человека, указывает на историю творения человека (Быт I:26–27 [351]; II:7–8 [352]).
«…cотворен был один…» Часто объясняют это выражение в том смысле, что только один первый человек был в собственном смысле творением Божиим, поэтому, например, в Ев. Луки он называется (сыном) «Божиим» (III:23, 38 [353]). Других сотворенных вместе с Адамом или впоследствии людей не было, все остальные люди произошли от Адама. Таким образом, здесь дается мысль о единстве человеческого рода другое толкование более отвечающее контексту речи, то, что сотворенный Адам был один, никакое другое подобное ему существо не могло оказать ему помощи, лишенный человеческого сотрудничества, он был беззащитен, однако первый человек не погиб ибо на страже стояла Божественная Премудрость.
«Она… спасала его от собственного его падения». Приведенные слова писателя книги Премудрости нельзя понимать, как отрицание рассказа кн. Бытия о грехопадении Адама, ибо в других местах своей книги он этот рассказ признает (II:24). Здесь можно видеть ту мысль, что премудрость, воздействуя на первого человека, привела его к раскаянию, которое спасло его от дальнейшего падения. Хотя мнение о раскаянии Адама не встречает для себя подтверждения в кн. Бытия, однако, у раввинов оно встречается нередко и могло быть разделяемо писателем книги Премудрости.