Наставники Лавкрафта ,

22
18
20
22
24
26
28
30

Но наступили черные дни: мать Аи все слабела и не могла больше работать за ткацким станком; золото мертвеца истощилось. Тогда Аи решительно сказала:

– Мама, исход один: я продам себя, пойду в танцовщицы.

Мать молча рыдала; Аи не плакала и одна вышла из дома.

Она вспомнила свободную гейшу по имени Кимика, часто бывавшую на пирах в доме ее отца и всегда ласкавшую ее. К ней-то она и направилась.

– Купи меня, – сказала Аи, входя, – мне очень много денег нужно.

Кимика улыбнулась, приласкала, накормила девочку и выслушала печальную повесть ее.

– Дитя мое, – сказала Кимика, – много я дать тебе не могу, y меня самой денег мало. Но обещаю тебе заботиться о твоей матери; это лучше, чем дать ей в руки большую сумму. Мать твоя, дитя мое, была знатной дамой; она не умеет обращаться с деньгами. Попроси ее подписать договор, по которому ты обязуешься остаться у меня до двадцатичетырехлетнего возраста или до тех пор, пока не уплатишь своего долга. А то, чем я сейчас могу поделиться, возьми с собой как подарок.

Таким образом Аи стала гейшей; Кимика назвала ее Кимико и сдержала обещание относительно матери и маленькой сестры.

Кимико еще не достигла славы, когда мать ее умерла; сестрицу отдали в школу, затем произошло то, о чем рассказано выше.

Молодой человек, покушавшийся на самоубийство из-за любви к гейше, был достоин лучшей участи. Он был единственным сыном богатых, уважаемых людей, готовых ради него на всякую жертву, готовых даже гейшу признать невесткой, так трогала их ее любовь.

Незадолго до ухода от Кимики, Кимико выдала замуж сестру, Умэ, только что окончившую школу. Пользуясь своим знанием людей, Кимико сама ей выбрала мужа – прямого, честного купца старого закала, решительно не способного ни на что дурное.

Умэ беспрекословно и радостно приняла выбор сестры, и брак в самом деле оказался очень счастливым.

В четвертом месяце года Кимико ввели в новый, приготовленный для нее дом. Великолепие его могло изгладить из памяти все тяжелые воспоминания: это был волшебный замок в зачарованном молчании больших тенистых садов. Ей показалось, что боги перенесли ее за добрые дела в царство хораи. Но прошла весна, наступило лето, а Кимико все еще не решалась на последний шаг. По необъяснимым причинам она уже трижды откладывала день свадьбы.

Прошло еще несколько месяцев. Настроение Кимико омрачалось все больше, и в один прекрасный день она кротко, но решительно изложила причину своего отказа:

«Пора высказать то, что я так долго таю в себе. Из любви к матери, давшей мне жизнь, из любви к сестрице я жила как в аду… Все это миновало, но позорное клеймо осталось на мне, и ничто в мире не смоет его. Не может такая, как я, войти в вашу семью, стать матерью вашего сына, устроить вам уютный родной уголок. Не перебивайте меня, – дайте высказать… В познании зла я много, много опытнее вас… Не могу я стать вашей женою, не хочу опозорить вас, – нет, никогда… Я лишь подруга ваша, товарищ ваших игр, мимолетная гостья – бескорыстная, свободная… Нам должно расстаться; когда я буду далеко, вы все поймете. Я всегда буду вам дорога, но чувства ваши изменятся: не будет больше слепого безумства, которым вы охвачены теперь. Слова эти вытекают из недр души моей, – вы со временем вспомните их… Для вас выберут прелестную невесту из знатной семьи, и она станет матерью ваших детей; быть может, я увижу их, но супругой вашей мне не быть и материнских радостей мне не знать никогда… Дорогой мой, ведь я – только безумие ваше, иллюзия, греза, легкая тень: промелькнула в вашей жизни и снова исчезла… Может быть когда-нибудь я буду бóльшим для вас, но супругой вашей – нет, никогда… Не уговаривайте меня, иначе я сейчас же покину вас…»

С наступлением шестого месяца Кимико вдруг скрылась неожиданно и бесследно.

Никто не знал, как и когда она ушла. Даже соседи не заметили ее ухода. Сначала надеялись на ее скорое возвращение, так как из всех своих вещей, роскошных и красивых, она ничего не взяла с собою – ни платья, ни драгоценностей, ни даже подарков, стоивших целое состояние. Но проходила неделя за неделей, а она все не возвращалась. Уж стали опасаться несчастного случая. Отводили реки, обыскивали колодцы, – все было напрасно. Наводили справки письменно и по телеграфу. Во все концы за нею рассылали верных слуг. Назначили награду за ее нахождение; Кимике же обещали золотые горы, хотя она так любила девушку, что была бы счастлива найти ее и без всякой надежды на награду… Тайна так и осталась тайной. Обращаться же к властям было бы напрасно: ведь беглянка не совершила преступления, не нарушила закона, а ради страсти и прихоти влюбленного юноши нельзя было приводить в движение сложный полицейский механизм.

Проходили месяцы, проходили годы; ни Кимика, ни юная сестра в Киото, ни бывшие поклонники прекрасной гейши – никто никогда не видел ее больше.

Кимико была права: время – великий целитель – осушило слезы, залечило раны; дважды по той же причине не покушаются на самоубийство, даже в Японии. Ее друг стал ее забывать, успокоился, женился на премилой девушке и стал отцом прелестного мальчугана.

Прошло несколько лет. Счастье и довольство царили в волшебном замке, где некогда жила Кимико.