– Да!
– А откуда ты узнала? Ты смогла меня разглядеть?
– Нет, я просто знала, что ты там.
– Слушай, ты случайно не ела на ужин гренки по-валлийски[82] или салат с омаром? – начал я смеясь, но девушка перебила меня испуганным вскриком.
– Эй! Что с тобой? – сказал я, когда она отступила в оконную нишу.
– Тот… тот тип внизу, у церкви… это он правил катафалком!
– Чепуха, – сказал я, но глаза Тесси округлились от ужаса. Я подошел к окну и выглянул. Тот человек ушел. – Ладно, Тесси, – примирительно предложил я, – не будь дурочкой. Ты слишком долго позировала и разнервничалась.
– Думаешь, я могу забыть это лицо? – пробормотала она. – Три раза я видела, как катафалк проезжает под моим окном, и каждый раз возница оборачивался и глядел на меня. Ох, это лицо было такое белое и… и мягкое, да? Он казался неживым… Ну, как будто он давно уже умер.
Я уговорил девушку присесть и выпить стаканчик марсалы. Потом сел рядом с нею и попытался дать ей совет.
– Слушай, Тесси, – сказал я, – поезжай-ка ты в деревню на недельку-другую, и катафалки больше тебе сниться не будут. Ты позируешь дни напролет, и к вечеру твои нервы сдают. Так нельзя. И еще, вместо того, чтобы после рабочего дня лечь спать, ты бегаешь по пикникам в Зульцер-парк, или в Эльдорадо, или на Кони-Айленд[83], и когда приходишь сюда наутро, то уже вымотана. Никакого катафалка не было. Был просто сон после жареных крабов.
Она слабо улыбнулась.
– Ну, а как насчет того типа во дворе церкви?
– А это просто обычный, нездоровый, заурядный тип.
– Я клянусь вам, мистер Скотт, так же верно, как то, что меня зовут Тесси Рирдон: лицо того типа во дворе церкви – это лицо человека, который правил катафалком!
– Ну и что? – сказал я. – Это честное ремесло.
– Значит, ты признаешь, что я действительно видела катафалк?
– Ох, – сказал я дипломатично, – если ты действительно его видела, почему бы типу, служащему в церкви, не править им? В этом нет ничего странного.
Тесси встала, развернула свой надушенный платочек, вытащила из завязанного на краю узелка кусочек жевательной резинки и сунула в рот. Затем она натянула перчатки, подала мне руку, дружески пожелала: «Доброй ночи, мистер Скотт», и удалилась.
На следующее утро Томас, мой посыльный, принес мне свежий номер «Геральд»[84] и кое-какие новости. Оказалось, что церковь по соседству продана. Я возблагодарил за это небеса – не потому что, будучи католиком, питал отвращение к конгрегации протестантов, но на мои нервы сокрушительно действовал тамошний громогласный проповедник, каждое слово которого, усиленное эхом под сводом церкви, как бы звучало прямо у меня в квартире; он упорно нажимал на звук «р», да еще и гнусавил, возмущая все мои инстинкты. Далее, там имелся органист, враг в облике человеческом, который отбарабанивал прекрасные старые гимны в собственной интерпретации, и я жаждал крови субъекта, который ухитрялся играть заключительное славословие, искажая минорные аккорды так, как способны только квартеты очень молодых студентов. Я верю, что пастор был человек хороший, но, когда он, бывало, рявкал: «И рррречет Господь Моисею, Господь муж брррани; творррец имя ему. Гнев мой ррразгорится и убью я тебя мечом!»[85] – я задумывался, сколько столетий чистилища будет ему назначено во искупление этого греха.
– А кто ее купил? – спросил я у Томаса.
ebooksa