— Собака! — вскричал он. — И ты смеешь ссылаться на дела, когда занят не чем иным, как заговором против моего и отцова престола. Многие месяцы я подозревал тебя и вот вывел на чистую воду. Клянусь богами, чье имя свято: прежде чем прокричит петух, ты будешь казнен.
Тут Синухет заметил меня и вскрикнул. На лице его было ясно написано: он думал, что я его выдала. Он собирался заговорить, скорее всего, опровергнуть мои слова, но снаружи раздался гул голосов. Узиртазен приказал страже узнать, что произошло; в шатер вошел гонец. Он был в пыльной одежде, уставший с дороги. Приблизившись к Узиртазену, посланец преклонил колени.
— Приветствую тебя, фараон, — начал он. — Я послан к тебе из дворца Титуи.
Лицо Узиртазена исказила тревога. На лбу Синухета выступили капли пота. Мы узнали, что Аменемхет умер и, соответственно, царство унаследовал Узиртазен. Новость была столь неожиданной, а следствия ее столь далеко идущими, что все это невозможно было сразу осмыслить. Я покосилась на Синухета, наши глаза встретились. Мне показалось, он что-то замышляет. Как молния он метнулся ко мне, сверкнул в воздухе кинжал, в грудь мою вонзилось горячее железо, больше я ничего не помню.
Почувствовав, что падаю, я очнулась от сна (если то был сон): я находилась в музее рядом с саркофагом, тут же стоял профессор Констанидес.
— Ты видела, — сказал он. — Через века ты заглянула в тот день, когда ты была Нофрит и я, решив, что ты меня предала, убил тебя. Потом я бежал из лагеря в Кадуму. Там я и умер, но было определено, что моя душа не узнает покоя, пока мы не встретимся и ты меня не простишь. Все эти годы я ждал… и вот мы наконец встретились.
Странно сказать, даже и тут мне не пришла мысль, что происходит нечто невероятное. Но теперь, когда это приключение черным по белому занесено на бумагу, я спрашиваю себя, не слишком ли многого я требую, призывая здравомыслящих людей мне поверить. Неужели я действительно та самая Нофрит, которую четыре тысячелетия назад убил за мнимое предательство Синухет, сын Аменемхета? Это представлялось невероятным, и все же, если то был сон, порожденный моим воображением, тогда что он означает? Боюсь, на эту загадку ответа мне не получить.
Я молчала, и мое молчание, судя по всему, причинило профессору боль.
— Нофрит, — его голос взволнованно дрожал, — подумай, как я нуждаюсь в твоем прощении. Без него я погиб, и здесь, и в ином мире.
В негромком голосе звучала мольба, на освещенном луной лице отражалось беспредельное отчаяние.
— Прости… прости, — вскричал он снова, простирая ко мне руки. — Если не простишь, меня вновь постигнет мука; я терзаюсь ею с тех самых пор, как совершил деяние, навлекшее на меня погибель.
Меня трясло, как лист на ветру.
— Если вы говорите правду, чему я не могу поверить, я от души вас прощаю. — Я едва узнавала собственный голос.
Несколько мгновений Констанидес молчал, потом опустился на колени и поднес к губам мою руку. Встал и склонил голову на грудь мумии, рядом с которой мы стояли. И, обращаясь к мумии, заговорил:
Он водрузил на место крышку гроба и повернулся ко мне.
— Пойдем, — сказал он, и мы прежним путем направились к выходу.
Покинув здание, мы выбрались через сад на дорогу. Там нас ждал экипаж, мы сели. Лошади вновь помчались во весь опор по тихой дороге, унося нас обратно в Каир. Во время поездки мы не произнесли ни слова. Моим единственным желанием было вернуться в отель и склонить больную голову на подушку. Остался за спиной мост, впереди лежал город. Который пробил час, я не имела ни малейшего понятия, но прохладный ветерок говорил о близости рассвета. На прежнем углу кучер остановил лошадей, я вышла, и он, словно повинуясь отданному наперед распоряжению, уехал.
— Разрешите проводить вас в отель? — с обычной любезностью спросил Констанидес.
Я пыталась ответить, но голос мне отказал. Я бы предпочла проделать путь в одиночку, но мой спутник не мог этого допустить, и мы отправились вместе. На углу возле отеля мы остановились.
ebooksa