И вдруг:
— Эй, паря, стой! Погодь!..
Раздалось неожиданно позади.
Бродяга вздрогнул и обернулся. Сухое, с щетинистыми усами лицо его потемнело, приняло хищное настороженное выражение, и беспокойно сверкнули черные колючие глаза.
Вдоль берега шел человек.
По голосу, звонкому и свежему, Волк определил, что это — молодой парень, а слово «паря» выдавало чалдонское происхождение кричавшего.
Действительно, через несколько мгновений к нему подошел совсем еще молоденький деревенский парень с круглым добродушным лицом и светлыми «сибирскими» глазами, смотревшими чисто и доверчиво — по-ребячьи. Одет он был по-праздничному: в новый азям[8] и лакированные сапоги.
— Ты, дядя, откудова? — спросил он опять звонко и свежо. — Не из Кангутова ли?
— Нет, из города…
— Неужто из Енисейска? — удивленно посмотрел он на Волка.
— Конечно, не из Москвы.
— А куды идешь-то?
— А какой здесь станок будет?
— Чулково… Только, дяденька, краем не пройдешь. Тутотка, за мысом, на проход пойдет большой камень — надо лесом иттить. Да лесом и ближнее — всего верстов двадцать.
— Всего, — усмехнулся Волк. — А ты туда же, в Чулково?
— Как же. Я ведь чулковский. Торгового, Шкарика сын…
— Ну, коли туда же — так указывай дорогу.
Парень послушно обогнал своего нового знакомца и зашагал бодрой резвой походкой.
Дорогой он рассказывал, что зовут его Трофимом, что ему — 18 лет и на будущей неделе он женится. Ходил в Кангутово за спиртом для свадебной гулянки, но спирта не оказалось ни у Рощина, ни у Золотова.
— Кангутовские «жиганы» весь спирт как высадили! — смеялся Трофим, но сейчас же добавил серьезно и деловито, как старик: