Кавочка подросла. Ее мать и отец были ко мне очень добры, и я грелся у чужого уюта. Ей было уже три года, и она называла меня: «дядя Ника». И когда ее спрашивали: — кто твой жених? — она серьезно отвечала, широко открывая свои светлые глазки: «Дядя Ника мой зених». Ах, невеста моя, крошечная, светлая! Спасибо, спасибо тебе! Я теперь за все благодарю тебя, потому что обнимаю все твое существование одним взглядом.
В то время я получил командировку на побережье Ледовитого океана. Я уехал в тундры, и работа увлекла меня надолго. Там, у дикой и суровой тайги, среди самоедов и зырян, я совсем огрубел и отвык от широкой жизни и городских людей. Я прожил в этом краю несколько лет. Все время я переписывался с Леонидом и знал, что Кавочка подросла и стала учиться. Она в конце письма подписывала детскими каракулями: «Привет дяде Нике». Я с благодарными слезами целовал эти буквы. Моя маленькая невеста помнила обо мне…
В бесконечные северные ночи, когда темно-синие снега были полны невыразимым безмолвием, и луна и звезды приближали душу к вечности, — тогда глубокое одиночество будило во мне жадные мечты.
Я думал о прекрасной, нежной девушке, ласковой и светлой — она прикасается руками к моим волосам, целует меня тихими поцелуями. Сердце мое останавливало биение, и сладкий холод проходил по моему телу. Я думал о своем некрасивом лице и представлял себе, как эта девушка любовно смотрит в мои глаза и говорит мне слова, полные неизведанного счастья… И вот в моей душе расцветала странная фантазия. Я представлял себе Кавочку взрослой девушкой, желанно красивой. И думал о том, что когда-нибудь она станет моим добрым другом. Как будто я был уверен, что так должно случиться. Я благодарил судьбу за то, что она послала мне надежду. Ведь я никогда еще не любил ни одной женщины, и мечта об этом волновала меня и прогоняла сон от моих глаз. Мне не стыдно сознаться в этих смешных чувствах, — они были чисты, клянусь в этом перед своей совестью и перед святой памятью моей Клавдии!
Дальше. Итак, я совсем отвык от человеческого общества. Но в один снежный день мне мучительно захотелось теплоты, родного домашнего уюта. Я покинул север и вернулся в этот город. Я приехал зимой, в оленьей дохе, обросший и постаревший. В семье Леонида меня встретили, как близкого и любимого. Потом привели ко мне бледную девочку с белыми волосами и синими глазами. Она была совсем тоненькая, и кожа на ее лице просвечивала. Сначала она смотрела на меня пугливо и не узнавала, а потом, когда узнала, очень застыдилась и убежала.
Ах, как скоро мы подружились. Она была очень тихенькая, молчаливая девочка. Глупеныш мой милый! Ну, что за удивительные вопросы она мне задавала! Она спрашивала меня, например: «Дядя Ника, почему, если вы такой страшный, я вас не боюсь?» Она серьезно, с таинственным видом рассказала мне, что ночью к ней приходит белый человек и зовет ее. Кто это, и куда он ее зовет?..
Я бы мог многое сказать о том, что я думаю и что теперь открылось моей душе. Но зачем? Это ведь важно для меня самого и, кроме того, я никогда не смогу передать то неуловимое и значительное, что я видел и замечал. Уже тогда я чувствовал, что совершается тайна, но моя душа была бессильна охватить ее и постичь.
Положим, я — суеверный человек. Я ведь был доктором, почти ученым, и все-таки трезвая наука не могла заглушить во мне голос предчувствий, с детства звучавший во мне. Вот почему я смотрел на Кавочку с трепетом жуткого ожидания. Я чувствовал, что таинственное стережет ее. С первых же дней ее появления на свет она уже принадлежала кому-то. И я знаю, что у меня нет власти над ее жизнью, и мне было больно и страшно от этого.
Сегодня особенно ветреная и шумная ночь… Хорошо, пусть шумят осенние деревья, — я люблю слушать их жалобы. Сейчас трепет проходит по моему телу, как будто я чувствую возле себя дыхание страха. Теперь я хочу вспомнить об этом случае. Страх стоит за моей спиной.
Я жил на тихой улице, в старом доме с глухим садом, — я всегда селился в таких домах. Очень поздно. За окном плачет сырая, снежная оттепель. Я потушил огонь и лег спать.
Было очень тихо в доме. Прислуга спала далеко. Мокрый снег прилипал к темному окну, и ветер свистел в саду. Я стал забываться, тяжелая дремота сковала меня. Вдруг по моему телу проходит холодная дрожь. Сквозь сон я слышу свое имя, кто-то говорит мне: «Дядя Ника…» Я дрожу, я знаю, чей это голос, и не могу проснуться. Наконец я открываю глаза и смотрю в темноту расширенными от ужаса глазами. Посредине комнаты, смутно выделяясь из темноты, стоит Кавочка в одной рубашке, из-под которой видны худые голые ножки. Она говорит совсем, совсем тихо, слова еле достигают до моего сознания: «Дядя Ника, за мной пришел белый человек…» Несколько мгновений я лежу оледенелый, с неподвижным взглядом. И вот я больше не вижу перед собой Кавочку… Дрожа, я достаю спички, зажигаю огонь. Все вокруг обычно, как прежде, только форточка открыта, ее мечет ветер, и в комнату врывается струя холодного воздуха…
Я вскакиваю, одеваюсь и, охваченный жутким предчувствием, среди ночи кидаюсь к Леониду. Там я застаю всех на ногах. Мне с отчаянием сообщают, что хотели послать за мной. Кавочка внезапно очень серьезно заболела. Она лежала в беспамятстве, в сильном жару, никого не узнавая, и бредила о загадочном «белом человеке».
Я был потрясен, я никому не сказал о том, что было со мной в эту ночь. Зачем я сказал бы, кто поймет? Это было так страшно и так значительно…
В продолжение двух месяцев я дни и ночи просиживал у постельки больной Кавочки, стараясь вырвать мою маленькую невесту из рук неведомого. Она была уже не здесь, она соприкасалась уже с таинственным миром. И опять совершилось чудо: я отнял ее у смерти. Она приходила в сознание, стала узнавать окружающих и меня.
До сих пор я не знаю, что это была за болезнь. Доктора определили опасную простуду, я тоже присоединился к их мнению, — но в глубине души я что-то знал, для чего нельзя найти объяснений и что не сказал бы никому в жизни.
Конечно, мне хотелось потушить мои предчувствия, рассудок требовал себе жертв. Когда Кавочка выздоровела, я старался улыбнуться над своими бреднями и убедить себя в том, что видел страшный сон, случайно совпавший с болезнью девочки. Хорошо, я убедил себя, Кавочка выздоровела, моя маленькая невеста вернулась ко мне. Но дальше все так же значительно, каждый шаг, каждая мелочь отмечены все тем же знаком.
Кавочка выздоровела и стала еще тоньше, прозрачнее, молчаливее. Она все смотрела куда-то перед собой своими широкими, бледно-синими глазами, будто видела такое, что мы никогда не увидим. Она не отзывалась на обращения, и приходилось дотронуться до ее плеча, чтобы она очнулась. Она молчала без улыбки и только иногда задавала странные, неожиданные вопросы, на взгляд окружающих, не имевшие никакого смысла.
Когда пришла весна, я уехал на юг, за границу, где все уже было в полном цвету. Я не люблю весну. Мне больно и беспокойно весною. Ах, какое тяжкое одиночество испытываю я весною, особенно вечером, когда небо немного зеленоватое! И какие мучительно-грустные тени заполняют всю землю и дорожки скверов!.. И какие запахи идут от земли и растений! Куда деться, куда спастись от неутолимой тоски? Мое лицо становится весною еще уродливее, и я завидую каждому юноше, идущему рука об руку с женщиной по заглохшей и призрачной улице.
Я уехал за границу, потом поселился в одном провинциальном городе, где заведовал больницей, и опять несколько лет не виделся с моим другом и его семьей. В эту пору мы редко переписывались, какие-то жизненные течения отвлекли меня от пути, который определила мне судьба.
И вот я получаю однажды письмо от жены Леонида. Она пишет мне, что мужу была сделана опасная операция, и он умер. Она осталась одна с Кавочкой и нуждается в дружеской поддержке. Нужно также привести в порядок дела мужа.
ebooksa