Родители, родители, отец да мать, много вы мне оставили пестрых одежд, белых лошадей, витых браслет, — но всего мне милей алое покрывало с поющими фениксами. Родители, родители, отец да мать, много вы мне оставили земель и скота: крепконогих коз, крепколобых овец, круторогих коров, мулов и волов, — но всего мне милей белый голубь с бурым пятнышком: назвала его «Катамит»[4]. Родители, родители, отец да мать, много вы мне оставили верных слуг: огородников, садовников, ткачей и прядильщиков, медоваров, хлебопекарей, скоморохов и свирельщиков, — но всего мне милей старая старушка моя нянюшка. Мила мне и нянюшка, мил голубок, мило покрывало, но милее сад. Он спускается, спускается к реке наш сад, наверху по реке, наверху по реке мой друг живет. Не могу послать, не могу послать я цветка к нему, а пошлю поклон, пошлю поклон с гребельщиками. И еще было написано:
Утром нянюшка мне сказала: — незачем скрываться от старой — ты весь день по цветам гадаешь, не отличаешь айвы от яблок, не шьешь, не вышиваешь, нежно голубя пестрого целуешь и ночью шепчешь: «Панкратий». И еще было написано:
Что мне выбрать, милые подруги: Признаться ли еще раз жестокому другу? или броситься в быструю речку? равно трудны обе дороги, но первый путь труднее — так придется краснеть и запинаться. И еще было написано:
Утром солнце румяное встанет, ты пойдешь на свои занятья, встречные тебя увидят, подумают: «Гордый Панкратий», — а бледной Филлиды уже не будет! Ты будешь гулять по аллеям, с друзьями читать Филона[5], бросать диск и бегать в перегонки — все скажут: «Прекрасный Панкратий» — а бледной Филлиды уже не будет! Ты вернешься в свой дом прохладный, возьмешь душистую ванну, с мальчиком в мяч поиграешь, и уснешь до утра спокойно, думая: «Счастливый Панкратий» — а бледной Филлиды уже не будет! И еще было написано много, так что до вечера прочитала девушка, вздыхая и плача над своими собственными словами.
VI Теперь Панкратий не играл с мальчиком в мяч, не читал, не обедал, а ходил по небольшому внутреннему саду вдоль грядки левкоев, имея вид озабоченного тревогами человека. Тотчас после приветствия он начал: «Умершая девушка тревожит меня; я ее вижу во сне и она меня манит куда-то, улыбаясь бледным лицом».
Старик, зная Филлиду в живых, заметил:
— Есть обманчивые сны, господин, пусть они не тревожат тебя.
— Они не могут меня не тревожить; может быть, все-таки я — невинная причина ее гибели?
— Считай ее живою, если это вернет твой покой.
— Но она же умерла?
— Мертво то, что мы считаем мертвым, и считаемое нами живым — живет.
— Ты, кажется, подходишь к тому, о чем я хотел говорить с тобою. Обещай мне полную тайну.
— Ты ее имеешь.
— Не знаешь ли ты заклинателя, который бы вызвал мне тень Филлиды?
— Как тень Филлиды?
— Ну да, тень умершей Филлиды. Разве это тебе кажется странным?
Нектанеб, овладев собою, ответил: «Нет, это мне не кажется странным и я даже знаю нужного тебе человека, только веришь ли ты сам в силу магии?»
— Зачем же бы я тогда и спрашивал тебя? и при чем тут моя вера?
— Он живет недалеко от меня и я могу условиться, когда нам устроить свиданье.
— Прошу тебя. Ты мне много помог словами: мертво то, что мы считаем таковым и наоборот.
ebooksa