— Да, сходи, умоли его дать завтра лошадей. Вот браслет, он — золотой, старинный; всю мебель, что осталась, все, что у меня есть.
— Все расскажу, на все пойду, барыня! такие времена, о чем тут думать?
Неизвестно, на что думала пойти Домна, но сейчас же стала одеваться, главным образом укутывая голову, будто была зима.
Федя продолжал лежать с закрытыми глазами, но, по-видимому, не спал, так как улыбнулся и ласково, не в бреду, позвал:
— Мама!
— Что, милый?
— Мама милая! — договорил мальчик и снова замолк. Анна Николаевна отвела его вспотевшие волосы и поцеловала в мокрый, горячий лоб.
— Немцы еще не пришли?
— Нет. Да они и не придут, не беспокойся.
— А к тете Дуне мы скоро поедем?
— Завтра.
— Я не помню… все лежал, вспоминал… столовая у тети направо или налево?
— От передней?
— Да.
— Налево.
— И там серый попугай?
— Да.
— Когда я поправлюсь, ты меня сведи в собор. Я позабыл, какой он такой.
— Хорошо. Сходим непременно.
Домна вернулась уже под вечер. По ее словам, несмотря ни на какие уговоры, Янкелевич лошадей дать не может, а за браслет предлагает три рубля. Мебели не надо — все равно, немцы будут стрелять и все переломают. Анна Николаевна спокойно выслушала эти сообщения, будто говорили не про нее, и сказала только: