Утром палуба оказалась пустынной. Ни я, ни Сандерс ничего не слышали, хотя спали очень чутко, вполглаза.
— Думаю, — спокойно сообщил мне Сандерс, — что нам нужно готовиться к смерти. Может быть, эти часы ужаса избавят нас от столетий адского пламени, — добавил он с кривой усмешкой.
Теперь я расскажу, что случилось с Сандерсом.
Мы решили продолжать плавание под одним небольшим парусом. Все остальные паруса были убраны. Нам облегчал жизнь не очень сильный попутный ветер.
Так прошла целая неделя.
В тот день незадолго до полудня я открыл на обед пару банок лосося. Внезапно силуэт Сандерса появился в дверном проеме. Он был спокоен и молчалив, как всегда; но, увидев его лицо, я не смог сдержать крик ужаса, таким он показался мне свирепым.
— Отвратительное… — простонал он, — жуткое чудовище… Нет, Мандерсон…
Не договорив, он рванулся с места, чтобы бежать, как это делали бросившиеся в воду канаки, но уцепился за дверь и остановился.
— Мандерсон, — прорыдал он, — удержи меня… Или я…
Он выскочил на палубу, где опять попытался остановиться, с отчаянием ухватившись за лебедку.
Мне показалось, что его руки, конвульсивно схватившиеся за подвернувшийся предмет, были кем-то спокойно, одна за другой, оторваны от лебедки. В два громадных прыжка он оказался на полубаке.
Здесь он снова остановился, вскинув руки к небу.
— Убей меня, Мандерсон! Лучше умереть от пули, чем…
Не договорив, он прыгнул в воду.
Я остался один на борту.
Один!
Если бы не вера в Бога, я не задумываясь пустил бы себе пулю в висок…
Следующая неделя оказалась удивительно спокойной. Я машинально то убирал парус, то поворачивал рею, чтобы поймать слабый ветер. Время от времени я немного подправлял штурвал.
Все остальное время я лежал в кубрике, то в пьяном дурмане, то в трезвой прострации.
Меня непрерывно мучили кошмары. Я часто видел смутную тень жуткого существа, державшего у меня перед глазами часы. Кривым когтем чудовище указывало на часах время моей смерти.