Остров гориллоидов

— Ну, и что?

— В другой раз я говорил с ним уже здесь, в Ниамбе, после того, как он с группой офицеров генерального штаба видел сначала стрельбу в цель, а потом проведенную перед ними атаку моих обезьян. Вы ее тоже видели, но вы человек штатский, и для вас это китайская грамота, а Дюруа все-таки на войне съел свои зубы. И вы знаете, когда я повернулся к нему, он был совсем бледным. Вы можете себе представить? Ей-богу, даже я сам удивился! — И охваченный приятным воспоминанием Ленуар расплылся в улыбке.

— Ну, и что же было дальше?

— Что дальше? — улыбка, как стертая губкой, исчезла с лица капитана, смеющиеся глаза стали холодными, и он заговорил медленно, разделяя слова длинными паузами: — Вы видели ряды строящихся бараков? Так вот, десять тысяч негритянок в ближайшие месяцы прибывают сюда, а другие станции организуются по соседству.

Ильин почувствовал, что холод пробежал у него по коже, затем ощущение, похожее на тошноту, подкатилось к горлу… В следующий момент Ленуар уже снова заливался смехом, глядя на побледневшее лицо собеседника.

— Если бы вы видели в зеркале свою кислую физиономию, Ильин! — смеясь, говорил он. — Вам, очевидно, трудно сразу переварить эту идею, и она колом застряла у вас в мозгу. Вот и Мадлен никак не может перестать приходить в ужас от моих слов и поступков.

Мадам Ленуар виновато улыбнулась,

— Я уже говорила тебе, Марсель. Я чувствую, что здесь я сойду с ума. Или — ты знаешь — мне иногда кажется, что это ты сошел с ума.

Ленуар рассмеялся.

— Ты у меня совсем глупышка, дорогая девочка, — ласково сказал он. — И, пожалуй, я потому тебя и люблю, что ты решительно во всем на меня не похожа. Даже характером. У меня всегда хорошее настроение, и мне смешно от каждого пустяка, а у тебя от всякой ерунды глаза на мокром месте.

Ильин резким движением поднялся со стула.

— Она права. Это ужас! Десять тысяч женщин для этого чудовищного дела!.. — Он почувствовал, как кровь снова отлила у него от головы.

Ленуар похлопал его по колену.

— Пока еще не женщин, дорогой мой, а негритянок.

Ильин с остро вспыхнувшей яростью оттолкнул руку капитана.

— У меня голова кружится! Чудовища, запертые там, за бетонной стеной, ближе к человеку, чем вы, капитан! Это безумие и ужас, это преступление, за которое мало смертной казни! Или вам место в доме умалишенных, или государство, которое идет на это чудовищное дело, заслуживает, чтобы его смели с лица земли!

Ленуар нисколько не обиделся и продолжал говорить спокойно и мягко:

— Прежде всего, сядьте, дорогой мой. Сядьте, успокойтесь и постарайтесь, не поддаваясь элементарному чувству возмущения, холодно и логически подойти к разрешению вопроса. Вы увидите, что я вовсе не являюсь каким-то извергом и что просто вы столкнулись с идеей слишком новой, а новые идеи иной раз неимоверно трудно переваривать. Постойте, не прерывайте меня, и через пять минут вы со мной согласитесь.

Он взглянул прямо в глаза Ильину.

— Считаете ли вы, что такая война, как мировая война 1914–1918 годов, хорошая вещь и что допустимо бросать на смерть миллионные человеческие массы? Не считаете? Я так и думал. Так я вам скажу, что и я не считаю. Правда, я полагаю, что человек рожден для борьбы и, значит, для войны; но теперешняя война с ее газами, миллионными армиями, сметаемыми в несколько дней пулеметным огнем, и с прочими мерзостями — это настолько гнусная вещь, что и у меня она не вызывает никакого восторга. Значит, мы с вами в этом согласны. Но тогда, как же можно возражать, если вместо людей в бой будут брошены батальоны этих чудовищ?