Франсуа схватил Сермуаза за горло, сдавил, бил его головой о камни мостовой, наносил удары кулаком, а священник в бешенстве пытался укусить его и шарил под рясой в поисках кинжала, но никак не мог вытащить его. Вийон заметил это. Нанеся Сермуазу последний, самый сильный удар, после которого тот скорчился и уткнулся лицом в землю, Франсуа вскочил на ноги.
— Что вы делаете? — закричала Катрина, прибежавшая на шум драки.
Франсуа, указав на Сермуаза, крикнул:
— Видите, он выхватил кинжал!
— И ты отведаешь его! — прохрипел Сермуаз.
Он устремился к Вийону и нанес бы удар, но Катрина повисла на нем.
— Отпустите! — закричал священник.
— Нет! Я защищаю вас…
— Мое терпение на исходе, — пригрозил Сермуаз. — Вы отпустите меня или нет?
Но Франсуа уже убежал. Придя домой, он завалился в постель и проспал всю ночь глубоким сном без сновидений, который восстановил его силы. Давно уже он не просыпался в таком превосходном настроении. Франсуа встал, сладко потянулся, полюбовался в окно на залитые солнцем фасады домов и крыши, и поскольку до завтрака оставалось еще больше часа, спустился в сад, где трудился дядюшка, чтобы поздороваться с ним.
— Доброе угро, Франсуа, — приветствовал его мэтр Гийом. — Что с тобой?
— Ничего. Просто вышел вдохнуть воздуха.
Мэтр Гийом взял племянника под руку.
— Ты чувствуешь себя бодрей? — осведомился он. — Выглядишь ты замечательно.
— Потому что погода замечательная, — неторопливо промолвил Франсуа, с наслаждением вдыхая запах влажной земли и аромат цветущих роз. — Какое наслаждение!
Он вздохнул, поднял глаза к небу и, так и не решившись рассказать дяде о вчерашнем приключении, улыбнулся. Он подумал о Катрине, в тот же миг вспомнил про Сермуаза, и его захлестнула безумная радость, оттого что он наконец вздул этого негодяя, из-за которого так мучился от ревности. На что этот попик надеялся, оскорбив его за то, что он находился на улице, где живет Катрина? Экий болван! Поймет ли этот негодный священник, что он должен знать свое место, если не хочет, чтобы его каждый раз колотили? Франсуа задумался, как заставить Сермуаза осознать это, но, мысленно восстанавливая взбучку, которую он задал сопернику, вспомнил, что тот был вооружен, и решил, что, пожалуй, благоразумней будет не слишком рисковать и предпринять кое-какие меры предосторожности.
В тот же день Франсуа купил кинжал и спрятал его под одеждой, полный решимости воспользоваться им, если возникнет такая необходимость. Теперь его мысли были заняты не столько Катриной, сколько Сермуазом, и что самое любопытное, Франсуа был доволен этим — он почувствовал неожиданное облегчение.
Решив больше не бродить под окнами Катрины, Франсуа теперь шатался по окрестным улочкам или спускался к Сене и, прежде чем наступит темнота, усаживался под монастырскими часами на каменную скамью; ему нравилось сидеть на ней, разглядывая прохожих. Соседка, которая каждый вечер садилась рядом с ним, рассказывала ему про некоторых людей, что проходили мимо. Она была молода и хороша собой. Франсуа тайком, чтобы никто не заметил, тискал ее и удивлялся, что она ему приятна, но гораздо больше его забавляло наблюдать, как она вспыхивает, завидев его.
После долгих душных дней на улице Сен-Жак подул легкий ветерок. Кончился май, наступил июнь, принесший такую немыслимую, изнурительную жару, которая не спадала даже ночами, что по вечерам лавочники торчали у дверей на улице, не решаясь отправиться спать.
Праздник тела Господня выдался особенно жарким. И пока процессия проносила, как заведено, тело Господа нашего Иисуса Христа под украшенным розами и золотыми лентами балдахином через квартал Сен-Бенуа, Франсуа, который следовал за кортежем, состоявшим из священников, причетников и носильщиков в венках из майорана и белых фиалок, боялся, что задохнется. От запаха вянущей зелени, цветов, ладана, пыли в горле першило; украшавшие дома разноцветные сукна недвижно свисали из окон, и ни одно дуновение ветерка не шевельнуло их. Воздух, казалось, застыл. Возле переносных алтарей стояли подсвечники с горящими свечами; их сверкающее пламя поднималось вертикально и не колебалось в недвижном воздухе.