Золотой Лингам,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Не лезь, знахарка, – проскрипел Иван Федорович, – я тебе не по зубам.

Однако, похоже, Антонина была разъярена не меньше новоявленного Уносящего; женщина упрямо шагнула вперед, вновь ударила в бубен, и вдруг… закружила по горнице в шаманском танце.

Иван Федорович несколько секунд молча наблюдал за Антониной, но потом, точно собравшись с силами, вскинул над головой протезы и, возвысив змеино-волчий речитатив, злобно прокашлял:

– Неб Неххехх! Неб Шшшуит… хеди хепер Сах-х-х!

Но шаманка не думала отступать: «Хайя-айя-хайя-а! Айя-хайя-айя-я!», – угрожающе мычала она в ответ, звеня бубном, и все быстрее и быстрее кружилась вокруг своей оси. Однако и Шигин с надрывом, близким к истерическому, продолжал завывать тарабарские заклятия.

Костромирову очень хотелось вмешаться, но он сумел сделать лишь один коротенький шаг вперед, да и тот дался ему с величайшим трудом – к его ногам словно привязали свинцовые гири, а сердце грозило выпрыгнуть из груди; остальные, судя по всему, испытывали сходные ощущения. Так что им, волей неволей, оставалось пока лишь наблюдать со стороны за этим подобием магической дуэли.

И вот, когда двух камлающих соперников разделяла всего-навсего пара шагов, Шигин выбросил вперед руки и, вращая налитыми кровью глазами, едва не выплюнул в лицо Антонине: «Шиккуц мешомем! Шиккуц мешомем! Шиккуц мешомем!!!» Костромиров отметил про себя, что отшельник перешел на древнееврейский. При этом он совершал жутковатые пассы протезами, будто раздирая противнику горло.

Низкий глухой звук, отдаленно напоминающий гудение ветра в проводах, затопил комнату; гудение было заунывным и назойливым одновременно, оно и раздражало нервы и в то же время слабило, обессиливало плоть.

Внезапно Антонина остановилась и со стоном потянула ворот рубахи; казалось, ей перестало хватать воздуху. Еще мгновение она стояла на месте, пошатываясь, потом бубен выпал из ее ослабевших пальцев и, с жалобным звяканьем прокатившись по дощатому полу, остановился у ног отшельника. Шигин неспешно, явно наслаждаясь моментом, наступил на инструмент; раздался хруст, а в следующий миг шаманка осела на колени и бесчувственно завалилась на бок.

– Хе… хе… хе! – торжествующе закашлял Иван Федорович.

Антон Егорович подхватил жену под мышки и с трудом оттащил в сторону.

– Валим отсель, на хрен! – предложил Пасюк, помогая старику поднять шаманку. – Гор Игорич, пошли, а? Сдался нам этот колдун, гори он ясным пламенем!

– Не возражаю, – согласился Костромиров.

Все дружно повернулись к выходу.

– Зато я возражаю! – раздался за их спинами рык безумного старца. И в тот же миг тяжелая дубовая дверь сама собой с вызывающим треском захлопнулась прямо перед их носами. Горислав подергал, навалился плечом – безрезультатно – дверь точно вросла в косяк.

– Не знаю, как вы проделываете свои кунштюки, Шигин, – хмурясь, произнес ученый, – только лучше бы вам оставить это, пока не поздно… а то я за себя не ручаюсь!

– Что, профессор, – растянул бескровные губы в саркастической ухмылке Иван Федорович, – материалистическое мировоззрение дало трещину? Так это покамест цветочки, натурально. А вот теперь, ничтожные насекомые, я явлю вам свою подлинную Мощь…

– Ну-ка, Антон Егорович, – перебил колдуна Костромиров, – всади в этот мешок с мощами еще парочку маслин – поглядим, насколько хватит его…

В этот момент снаружи гулко бухнуло, и входная дверь сотряслась, будто от пушечного выстрела; за первым ударом последовал второй, столь же сокрушительный; на третьем рубленная дубовая дверь прогнулась, как игральная карта, слетела с петель и грянулась об пол. А в дверной проем, согнувшись под притолоку, шагнула темная волосатая фигура… гоминид!

На сей раз их недавний знакомец был безоружен, однако это не делало его менее устрашающим. Очутившись в избе, Лешак распрямился, медленно оглядел присутствующих и вперил взор в хозяина. Последний же, оборвав свои волчьи завывания, ошарашенно уставился на очередного незваного гостя. Впрочем, растерянность его длилась не долго. Уже через пару секунд он полностью пришел в себя, вскинул оба когтепалых протеза вверх, а затем, резко направив их на Лешака, с бешеной энергией просипел: «Шиккуц мешомем! Отгонись, изыди… в места пустыя, в леса густыя… и в пропасти земныя… Ш-шиккуц меш-шомем! Идеже не пресещает солнца свет… в места темныя, в моря бездонныя, идеже не присещает свет луны и звезд!»